Кирилл Партыка - Час, когда придет Зуев

По складу своему Алексей Александрович был скорее домосед, чем гуляка, любил хорошие книги, непрочь был посидеть перед «ящиком», когда передавали что-то стоящее, а не орали и не кривлялись. Пил в меру, хотя в последнее время мера эта становилась несколько щедрее, чем обычно. Будучи женат, не чурался и «приключений», свято однако следуя принципу: покой и благополучие семьи превыше всего. А потому избегал долгих и душераздирающих романов.

Так Волин жил всегда, тщательно оберегая свой сложившийся за десятилетия уклад от всяких внешних воздействий и потрясений. Но в последние годы это давалось ему все труднее.

И еще это тайное мучение, о котором никому не расскажешь, даже жене, потому что она может посчитать тебя трусом и неврастеником, а то и кем-нибудь похуже. (Их супружество и без того не назовешь безоблачным.) Эти проклятые ночные страхи, сперва заявившие о себе лишь легкой тревогой и подавленностью во время неурочных пробуждений, но постепенно превратившиеся в еженощную пытку, выворачивающую душу.

Из-за этих тайных страхов Алексей Александрович стыдился самого себя, понимая, что просто переутомился, зациклился на всякой ерунде, отравляющей жизнь. Он перепробовал много средств: от аутотренинга до рюмки коньяка перед сном, но ничего не помогало. Волин полагал, что свежая, основанная на духовной общности связь с женщиной могла бы помочь ему, переключить психику, высвободить подавленные комплексы, несомненно, лежащие в основе идиотской фобии.

Но такой связи у Волина никак не случалось.

Днем о своей напасти он почти забывал.

Он никогда не ввязался бы ни в какую авантюру, если бы приглянувшаяся ему сотрудница однажды, в ответ на предложение поужинать в кафе, не смерила его насмешливым взглядом.

— Вы это про что, Алексей Саныч? Какие нынче кафе? В забегаловки порядочные люди, вроде нас с вами, не ходят, а в приличном заведении вы всю зарплату за вечер оставите. Я такого свинства позволить себе не могу.

Не исключено — дамочка была из тех, что уезжали после работы не на троллейбусе, а Волин этого не учел.

Алексея Александровича словно обожгло. Он кое-как обратил в шутку возникшую неловкость, но от мерзкого ощущения не мог избавиться даже в последующие дни, все пережевывал и пережевывал пустяковый, в сущности, эпизод, пока не пришел к окончательному выводу, что взлелеянная им жизненная гармония определенно дала трещину и ночные страхи — лишь одно из проявлений возникшего раздрая.

Волин по привычке собрался было углубиться в анализ противоречий между собственным восприятием и объективным состоянием мира, но вместо этого неожиданно чуть не выпалил вслух: «Если ты такой умный, то почему не богатый?!» И тут же поморщился. Вот, оказывается, к чему все свелось. Оч-чень возвышенный мотив!

Но если взглянуть с другой стороны… Устраиваются же люди! Зарабатывал бы побольше — и с Лариской, с женой, тех безобразий бы на работе не приключилось.

Не цеплялась бы за место. И эту фифу взял бы и сводил в японский ресторан. Хотя на кой черт она ему, такая… Ну, не эту, так другую, какую надо. Что толку, что часами способен рассуждать о нюансах неореализма? А работа — чуть не на побегушках. Зарплата — едва концы с концами свести. Отдельный кабинет вот дали.

И что толку? Сколько можно прятать голову в песок? Знакомьтесь — Волин Алексей, мелкий чиновник, серая мышь! «Илиаду» и «Божественную комедию» перечитывает не по обязанности, а удовольствия ради, но это на лбу не написано. А написано на лбу: …гражданин, ваш билет? …как так — не успели взять?! ..пятую остановку едете!

Ехал «зайцем» вполне осознанно и нечего отпираться. Себе-то самому зачем врать?

И вдруг как-то не очень связно подытожилось: жил бы по-другому, может, и страхи по ночам не мучили.

Дело, конечно, было не в неудачной попытке ухлестнуть за короткой юбчонкой.

Давно что-то копилось, зрело. Такое случалось и раньше — томление, недовольство собой. Но тогда от подобной напасти удавалось улизнуть, юркнуть в привычный мир книжных и экранных иллюзий.

А теперь не получалось, хоть убей! Реальный мир слишком изменился, сделался горластым и нахрапистым настолько, что под его напором все опаснее прогибались и потрескивали стенки уютного Волинского мирка.

Сказать по правде, Волин сам не мог объяснить, чего ему нужно. Шикарные женщины и машины привлекали его, но не на столько, чтобы их отсутствие могло отравить жизнь. Быть может, ему просто требовалось восстановить ощущение состоятельности собственного «я», которое все более размывалось беспощадным потоком дней и событий.