Дино Динаев - Дурная Слава

— Косари не судят. Они приговаривают.

— Не пугай пуганного. Что ж мне теперь самому самоубийством покончить, как Базилевскому из-за того, что косари такие страшные. Особенно в дождь.

— При чем здесь дождь?

Бен чертыхнулся. Про дождь у него вырвалось чисто эмоционально.

— Слушай, а как погиб Базилевский? — поспешил перевести он тему разговора.

— Это как-то связано с твоей работой? Ты что-то почувствовал? На тебя давят? Если это так, тебе надо немедленно уходить.

— Никто на меня не давит. Я хочу знать, потому что неизвестность меня гнетет. На фирме никто не хочет говорить на эту тему.

— Ладно, я попробую разузнать. Ты с пожарником не раздумал знакомиться? Вижу, ты у нас упертый господин. Только сам не звони, вдруг косари на прослушку поставили.

— Сева, кто из нас больше похож на психа? Косари серьезные люди, но они не ФСБ, чтобы такие вещи проворачивать. Если будут действовать с таким размахом, то истратят гораздо больше денег, чем я у них украл.

— Можешь считать меня психом с манией преследования, но сам все равно не звони.

Прошу тебя. Если ты о себе не думаешь, подумай обо мне. Если ты засветишься, они сразу просекут, кто тебе документы делал, и на меня выйдут.

— Врешь ведь, что беспокоишься о себе? Это ты, таким образом, через вранье о собственной шкуре, хочешь заставить меня быть осторожней.

— Считай, как хочешь, только пообещай мне, что сам не будешь звонить, а я все устрою.

— Только не позднее завтрашнего дня!

— Ладушки. Завтра вечером будешь пить водку с пожарником. Не забудь выучить пару анекдотов про брандмейстеров.

Бен с замиранием в груди подошел к знакомой двери. Некоторые вещи начинают ценить только после того, как их теряют. Чем обыденнее вещь, тем больнее воспринимается потеря. Представить только, годами он ходил по лестнице, входил в эту дверь, за которой его ждали жена и сын, и все воспринималось как само собой разумеющееся. Бен с изумлением поймал себя на том, что, отложив букет под мышку, роется в карманах в поисках ключа. Горечь захлестнула его. Ну почему он такой несчастливый?

За совместно прожитые годы, он свыкся с мыслью, что у него есть Лора, он привык к жене, как привыкают к собственной руке или ноге. Их же не любят, без них не могут жить. Нет, жить как раз могут, но ущербной жизнью, даже во сне чувствуя, что чего-то не хватает, испытывая фантомные боли в отсутствующих конечностях.

Кто его знает, может это и есть любовь. Когда к человеку привыкают как к части собственного тела. А необузданный секс под яростные крики это не любовь, а кино.

Что касается секса, то Лора всегда вела себя в постели стеснительно. Очень редко у нее возникало настоящее желание, тогда она, пересиливая себя морально, раздевала его, млея от собственной стыдливости и одновременно порывов страсти, которые скрывала из последних сил, а потом ручка ее нежно порхала, словно бабочка у него между ног, и в такие момент корневище Бена рос, как баобаб, норовя самого сдернуть к потолку. Что и говорить, секс у них был редкий, но обжигающий, словно у молодоженов.

Бен вернулся мыслями к реальности, от которой оторвался слишком далеко, и скрипнул зубами от тоски, представив рядом с Лорой чужого мужчину, голого, с раздвинутыми ногами, и ее, стесняющуюся, стыдливо зарумянившуюся, голую. Не контролируя себя, Бен замахнулся, чтобы запустить букетом в дверь, потому что терпеть такие картины даже мысленно было невыносимо. И в этот момент дверь распахнулась.

Пожарник был в трико с вытянутыми коленями и майке, не скрывающей рыхлого тела.

Хоть волосы его были без седины, но на вид он казался гораздо старше своих лет.

Морщинистое изношенное лицо могло принадлежать и шестидесятилетнему.

— Вениамин? — меланхолично спросил он.

Бен протянул руку для приветствия, но пожарник лишь сказал свое имя «Коля», но здороваться не стал, в руке у него было мусорное ведро.

— Проходите, вас уже ждут, — медленно произнес Николай и неспешно двинул по лестнице к люку мусоропровода.

— Вы вниз идите, там ближе, — посоветовал Бен.

— Я знаю, спасибо. Внизу забилось мусором.

Бен вошел в собственную квартиру, переставшую быть его домом, и сердце его оглушено охнуло, когда быстрая тень заслонила свет из комнаты, и на порожек, застенчиво улыбаясь, вышла Лариса. Она ничуть не изменилась. Только халатик на ней был другой. Время словно остановилось и вновь двинулось лишь от шаркающих шагов вернувшегося Николая.

— Это тебе, — Бен протянул цветы.