— Очень красиво. Что это? И кто?
— Этюд Черни, — Кира улыбнулась и, потянувшись, взяла с крышки фортепиано бокал с вином. Чуть качнула его, и вино, бархатно-рубиновое на электрическом свете, тяжело колыхнулось среди тонких узорчатых стенок. — У меня в голове знаешь сколько этих этюдов?! И Геллер, и Бертини, и Александров, и Барток… Никаких нот не надо. Учили меня — дай бог каждому! — глубокой ночью разбудить и сказать страшным голосом Лилии Людвиговны: „А ну-ка, девочка, исполни-ка токкату Калькбреннера!“ — и исполнила бы, как миленькая! Сейчас-то, конечно, память не совсем та… А вообще, знаешь, Стас, как мне все надоело, если честно! Я не о музыке… так надоело жить, постоянно оглядываясь на других Сколько уже можно думать о том, как бы кого не обидеть, как бы кого не задеть… Постоянно думать о ком-то другом! А хочется, для разнообразия, подумать о себе! Просто пожить, понимаешь? Не думая, что там будет завтра, откуда взять денег, когда очередное подорожание всего и на сколько, где бродит единственный и неделимый… Хочу, чтоб все мое было под боком, хочу работать в своей мастерской, хочу придумывать новые модели и чтоб никто ко мне не лез, вот!
— Так вот тихо-мирно? — Стас, снисходительно улыбнувшись, долил ей вина, и тонконогий бокал с тяжело колыхающейся темной жидкостью улетел, подхваченный рукой Киры и стремительным проворотом кресла. — А как же мировые катаклизмы, революции…
— А-а, ты, никак, об этом киевском бреде?! — темные глаза неодобрительно взглянули на него из-за спинки кресла. — Да, редкий случай массового буйного помешательства. Только при чем тут должна быть я?!
— Но ты же за кого-то…
— Ни за кого! Во-первых, у меня было полно работы! А во-вторых, не вижу смысла. Что один, что другой… песни разные, аккомпанемент один и тот же. Мне деньги нужно было зарабатывать, а не бегать с флажками и ленточками в руках и патриотизмом в глазах! И мандарины я покупала, потому что это всего лишь…
— Господи, мандарины-то тут при чем?
— А-а, так здесь народ таким образом выражал свой протест против Ющенко — не покупал апельсины и мандарины.
Стас посмотрел на нее недоуменно.
— Какая связь?
— Так они ж оранжевые, — Кира на повороте кресла подхватила со столика пачку сигарет, и та улетела вместе с ее насмешливым лицом. Стас захохотал, оттолкнулся ногой, и его кресло тоже закружилось, волнами разнося хохот по гостиной.
— Ты это серьезно?
— Я не шучу такими вещами, как общественное негодование, — укоризненно отозвалась Кира, внимательно разглядывая комнату, летящую по кругу и пытаясь представить, как в этом кресле среди этих стен сидела Вера Леонидовна в своем шелковом халате, как она вставала и шла… куда? И заглядывали ли соседи ей в окна, когда она была жива?
— Ладно, мы отошли от темы, — дружелюбно заметил Стас, когда на повороте кресла встретился глазами с рассеянно-раздраженным взглядом сестры. — Итак, мадемуазель, для счастливой жизни вам нужны следующие составляющие: деньги…
— Деньги — обязательно, — подчеркнула Кира. — Хотя бы, чтоб делать покупки в зависимости от качества, а не от цены! И не впадать в предынфарктное состояние из-за очередного подорожания чего-нибудь. А если понравится какая-нибудь вещь, просто взять и купить ее, не подсчитывая, останутся ли денежки на „Мивину“ и хлебушек.
— Ну да… Что еще… уверенность в завтрашнем дне, полная устроенность жизни и покой. М-да, — Стас зевнул, откровенно заскучав. — Довольно примитивно, я бы сказал…
— Примитивно?! — вскинулась Кира, и ее руки описали в воздухе возмущенную, замысловатую фигуру.
— Ограниченно, — мягко поправился Стас. — А как же поиски, кипение страстей, загадки…
— Одну-две загадки можно, если это не нарушает душевного равновесия. К тому же, ты забыл про мастерскую…
— Фи! Ну что такого в цветочных горшках?
— Это не просто горшки! Это…
— Это очень красивые горшки, да? Затейливые и неповторимые, но это просто горшки, — Стас вздохнул, глядя на потолок. — Это то, что я привык видеть каждый день. Горшки, телевизоры, раздолбанные троллейбусы, мусор, бытовая ругань, скучная работа, мелочь в карманах, покупки, вечернее пиво, новости, похожие одна на другую… Это обыденность, Кира, сплошная серая обыденность, и если б ты знала, как она мне надоела. Я изучал историю древних цивилизаций и их религий, моя голова забита удивительными вещами, но здесь от меня никакого проку. Помнишь, что сказал дядя Ваня? Образование историческое — значит, никакое.
Читать дальше