Татьяна Суворова - Зов

… Помню, как зло, стально сверкнули ее глаза, в которых отражался свет банального телевизора. И ее совершенно спокойный, покорный голос:

– Да, Скотт будет моим женихом, а потом мужем. Почему бы нет?

И – счастливая улыбка ее матери, сильно симпатизирующей мне. И – в ответ на эту улыбку улыбается дед. Одинокий, рано овдовевший старик, без памяти любящий свою дочь… и, похоже, только ради нее делающий вид, что любит внучку.

– Слушайся своего жениха во всем. Будь хорошей девочкой, ладно?

– Ладно, – в ответ на вроде бы доброжелательные слова деда Джейн спокойно, чуть весело улыбается. Но на этой улыбке – какая-то опасная, нехорошая тень… И взгляд деда слишком остер. А мать ничего не видит, как всегда, паря где-то недалеко от облаков.

Тем не менее, Джейн меня слушалась.

Я со вздохом нырнул в палатку. Египет. Нехорошая, слишком древняя земля. Помнит ли она темные, смутные заклятья – или это только фантазии Джейн, которыми она меня пугала в очередном припадке раздражения? Одно-то заклятье здесь действует наверняка, и из-за него – если бы не послушание деду, – невеста меня бы бросила.

Ладно, хватит образного мышления – уж больно оно здесь веселое.

Солнце взбесилось – что бывало с ним ежедневно. Я вытер пот со лба, с шеи, с груди. Глянул на грязнейшее подобие носового платка. Здесь следовало б работать по ночам. Если б ночи не так плохо действовали на человеческие нервы.

Вообще-то мне, врачу экспедиции, можно было и не появляться в раскопе. Но надо же как-то снимать постоянный психоз.

Джейн, которая вообще-то здесь была просто приложением ко мне, тоже могла не копать. Но и она предпочитала работу простому загоранию. Сейчас Джейн, почувствовав, что я встал на отдых, тоже бросила лопату. Повернулась ко мне, усмехнулась. Покрытая прилипшей пылью; в бикини – грязных и от этого сливающихся с телом. За все время экспедиции Джейн ни разу не пряталась в тень или в одежду – и ни разу не обгорела. Невероятно, но факт. Поразительная, неслыханная устойчивость к солнцу!

На миг мне показалось, что девушка полностью обнажена – но это не вызвало во мне никакой реакции. Обнажена и обнажена, ладно.

Рабочие-арабы тянули что-то заунывное, ритмичное, и эта песня ползла над песками. Джейн ехидно, зло усмехнулась – но, возможно, ехидство и злобу улыбке придавали грязные разводы на лице.

Египет. Это слово у меня прочно вошло в число худших ругательств. Его треклятые загробные тени, шляющиеся над песками даже сейчас, ясным днем. И не разберешь, насколько они реальны, насколько – иллюзорны.

Джейн медленно, змееобразно – а она отлично умела так двигаться – наклонилась за лопатой. Все с той же неидентифицированной улыбкой ткнула этой лопатой у своих ног. Изо всех сил навалилась на черенок. И, раньше, чем я что-то успел сообразить, лопата резко ушла вниз, а сама Джейн распласталась на остром, обжигающем песке.

– Нашла! – она торжествующе подняла вверх правую руку, одновременно коекак становясь на четвереньки. – Я докопалась до пустоты! Эй!!!

Я никогда не видел ее такой счастливой. Разве что тогда, когда она узнала о предстоящей поездке в Египет. И упрашивала ничего не говорить ее дедушке – тот боится малоразвитых стран и ни за что не отпустит туда внучку… Может, и зря я тогда послушался Джейн. Пусть поскучала б без меня в Калифорнии.

Да, не нравятся мне эти улыбки, это налегание на лопату. Хотя всему этому наверняка есть простые объяснения. Но… Мне почему-то очень тревожно и плохо.

Ладно. Вот спешит длинный, толстый Билл Роджерс. На лице выражение – как у голодного кота, бегущего к своей миске. Все отлично.

Все… Если не считать того, что в шуршании песка слышится насмешливый, нечеловеческий голос.

А, нервы.

Образно выражаясь, с едой нашему коту пришлось подождать. Джейн пробила потолок коридора, попав лопатой как раз между двумя сдвинувшимися от времени камнями сводчатой, какой-то неегипетской кладки. Но коридор оказался завален камнями и песком – весь, от пола до потолка. И завален не временем, а людьми.

Билл ругался то счастливо, то несчастно. Но, поскольку древние труженики работали не особо аккуратно (возможно, в очень большой спешке), то по уклону камней определилось, с какой стороны их вываливали. Следовательно, разгребать нужно было в другом направлении.

Рабочие провозились до темноты, грохнувшейся на землю, как один из камней коридора. И Биллу пришлось смириться, ждать утра, даже не зная, сколько еще осталось до вожделенной двери.