Алексей Атеев - Аватар бога

– Что значит «рациональнее»? Проще, что ли?

– Не только. Трезвее, скажем так. Ты привык размахивать кулаками. Но ради чего? Чтобы друзья уважали? Ну, ладно. Будут уважать. А дальше?

– Я за справедливость, – несколько невпопад заявил мотоциклист. – Чтобы всем хорошо было.

– Так и я за то же.

– Хм. Ты… Ты – другой. У тебя только деньги на уме.

– Погодите спорить, ребята, – вмешался, наконец, Шлагбаум. – Деньги, справедливость… Вы – это я.

– Не надо ля-ля, – одернул его мотоциклист. – Мы, кажется, только что тебе показали, кто есть кто. Не спорю: тело твое, но нас двое, а ты один. Поэтому не стоит брызгать слюной.

– Согласен. Только хочу сказать: наши совместные действия дадут много больше, чем если бы меж нами начался разлад. Справедливость?! Отлично! Я тоже за справедливость!

– Смешно слушать, – отозвался мотоциклист. – Видели мы, как ты вел себя у этого банкира. Да и сейчас… Ладно. Будь по-твоему. Делай, что хочешь. Только знай: мы рядом и, если нам твои действия не понравятся, можем вмешаться в любой момент. И вот еще что. Завтра поедем на мои похороны. Усек?

Валентин Абрамович был готов на все.

Следующее утро выдалось хмурым, хотя и не холодным. Вначале прокатилась мощная гроза, а следом зарядил и до сих пор не прекратился мелкий, грибной дождик, Валентин Абрамович встал поздно, позавтракал, потом просмотрел свежую прессу, особенно желтые издания. Никаких упоминаний о недавних событиях, связанных с женой банкира, он не нашел. Оба телефона, городской и сотовый, время от времени подавали голоса. Городской он и вовсе выключил, а на дисплее сотового высвечивалась фамилия Игоря. С ним пока толковать было не о чем.

Потом Валентин Абрамович пошел на стоянку, где вчера поставил «Сузуки» рядом со своей «БМВ». Он не стал раздумывать, на чем ехать, под удивленными взглядами сторожей завел мотоцикл и рванул вперед. Дорогу, как оказалось, адвокат знал прекрасно.

Мотоцикл с безумной скоростью мчался по мокрому асфальту, и через двадцать минут впереди возникли домики родного поселка мотоциклиста. Почти не снизив скорости, «Сузуки» понесся по пыльным улочкам. Объятые ужасом куры едва успевали выскакивать из-под колес черного монстра.

Вот и нужный дом. Картина, которую узрел Шлагбаум, показалась совершенно чужой и одновременно давным-давно знакомой. Покосившийся забор, громадный тополь в палисаднике. Когда-то в детстве на его нижней ветке он вешал кошек. Или это был не он?

Возле калитки толпилось довольно много людей. Оживленно шушукались старушки богомольного вида в черных платочках, приглушенно матерились подвыпившие мужики… Тут же стояла группа молодежи. На лицах написана скорбь, в глазах равнодушие. Лишь хорошенькая девчонка лет шестнадцати тихо плакала в сторонке. Валентин Абрамович знал: девчонку звали Машкой, и она любила мотоциклиста. Что-то вроде жалости шевельнулось в его душе. Он захотел подойти и обнять девчонку, но вовремя опомнился.

Теперь взоры толпы устремились на вновь прибывшего. Естественно, его никто не знал. Только компания мотоциклистов, толкавшаяся вчера возле дома, опознала «Сузуки» и теперь недоуменно перешептывалась, разглядывая Валентина Абрамовича.

– Не он, не он… Еврей какой-то… – донеслось до Шлагбаума. – А байк тот самый – «Сузуки».

Адвокат не стал уточнять, кто он и зачем приехал, а не глядя ни на кого проследовал в дом. И вновь сердце кольнуло странное чувство, печальное и сладостное одновременно. Хотя он попал сюда в первый раз, все оказалось до боли знакомым. Даже многолетнее, плотное амбре, состоящее из запахов прокисших щей, парного молока, недавно испеченного хлеба, да мало ли из каких еще компонентов, было все тем же. Правда, теперь к нему примешался еловый аромат, шедший от двух венков, и слабый смолистый дух воска от горящих свечей. Два остальных сожителя взирали на происходящее без особого интереса, как бы со стороны. Теперь общее сознание целиком принадлежало мотоциклисту, и в нем главенствовали его собственные чувства: скорбь, тоска и одновременно злорадство, что ему удалось вырваться из этого затхлого мирка, не сулившего ничего хорошего в жизни. Пусть хоть так, но вырваться!

Посреди комнаты стоял гроб, оббитый красным кумачом, по обе стороны на табуретах сидела родня, первыми мать и сестра. С появлением Шлагбаума все воззрились на него. Мать и остальные недоуменно, лишь сестра как будто что-то почувствовала. На губах ее появилась робкая улыбка. Она подняла лицо, стараясь поймать взгляд адвоката, однако тот смотрел только на мертвеца.