Веда Талагаева - Нереально

Мы въехали в Краснорецкое — довольно обширный поселок с большими земельными участками вокруг каждого дома, садами и огородами. Народ, попадавшийся навстречу, глядел с любопытством. В таких местах появление посторонних всегда событие.

— И куда мы здесь? — спросила я, тоже глядя по сторонам.

— Улица Пушкина, дом пять, — достав из кармана открытку, доложила Дина, — Какой-то там Андрей Иваныч Глебов.

Улиц в Краснорецком было всего три, и назывались они в честь писателей: Пушкина, Гоголя, Некрасова. Дина с гордостью объявила, что никого толком не читала. Опять не удивительно. Блондинка и образование…

Дом Глебовых, зеленый одноэтажный деревянный с высоким крыльцом, был окружен красивым яблоневым садом, к которому примыкал огород, отделенный низким заборчиком.

— Андрей Иваныч поехал в город, будет завтра, — сказала жена Глебова, женщина лет сорока, худощавая, в цветастом халатике, — Ставьте машину в гараж, проходите в дом.

— А наша мать, ее у вас нет? — спросила Дина, — Зинаида Калашникова. Похожа на меня, только старше, конечно, и с короткой стрижкой.

Женщина качнула головой.

— Зинаида побыла недолго и уехала.

— Тогда и мы поедем, — сказала Дина с недоумением.

— Ну, куда же вы поедете на ночь глядя? — возразила хозяйка дома, — Мост скоро поднимут. Заночуете, утром поедете. Кроме того, Андрей Иваныч ведь вас ждал. Он вам должен что-то передать от вашей мамы.

— На словах? — с таким же недоумением, как Дина, спросила я.

— Нет, какую-то вещь, — жена Андрея Иваныча пожала плечами, показывая, что не в курсе, — Ну, пойдемте в дом, поужинаете. Меня зовут Нина Евгеньевна.

Это был настоящий деревенский дом, обжитой десятилетиями, и потому уютный, не взирая на неказистость постройки и небогатую обстановку. Наверное, в детстве меня бы вполне устроили скрипучие полы, застеленные узкими половиками, кровати с железными спинками, накрытые кружевными салфетками наволочки, выложенные поверх покрывала горкой, громко тикающие часы с гирьками и плюшевые коврики на стенах, изображающие оленей в лесу и картину Васнецова "Три богатыря".

— Точно — дыра! — шепотом сказала мне Дина, оглядев большую комнату, которую здесь называли «горницей».

— В следующий раз поедем за мамой в Швейцарию, — ответила я.

Зато ужин у сестрицы нареканий не вызвал. Это была настоящая еда, основанная на натуральном хозяйстве, не то, что в том утреннем кафе. Я старалась не слишком объедать хозяев, а вот Дина налегала во всю. Мне даже стало неудобно перед Ниной Евгеньевной.

— Я вам постелю в задней комнате, которая в сад выходит, — сказала она, когда мы поели, а за окном стало темнеть, — Там есть рукомойник, таз. Удобства у нас во дворе, так что на ночь поставьте ведро. Возьмите в сенях.

— Что, думаете, испугаемся выйти? — ухмыльнулась Дина.

— Мы на улицу после заката не ходим, — объяснила Нина Евгеньевна.

При этом она странно улыбнулась и больше ничего не добавила. Мы с Диной переглянулись.

— Почему? — как обычно напрямик спросила сестра.

— Не ходим, — мягко, но уклончиво ответила хозяйка, — И вам не надо. И не открывайте на ночь форточку. Комары у нас злые.

Она собрала со стола тарелки и вышла из горницы в сени, к рукомойнику.

— Комары, — повторила Дина, глядя ей вслед, — Интересненько.

— То есть? — переспросила я.

Дина качнула головой, ничего не ответив.

— Давай что ли спать завалимся на здешних скрипучих койках, — предложила она, — Перинки, должно быть, мягкие.

Я не стала ничего возражать. Почти сутки в машине меня вымотали. Хотелось найти удобное для сна местечко, забиться под одеяло и ни о чем не думать. Разве что…

— Почему она уехала, не дождавшись нас? Зачем тогда звала?

Железные кровати со старомодными пружинными матрасами показались такими удобными. Глаза бы сами закрылись, если бы не тревога в мыслях.

— Ты у меня спрашиваешь? Значит, так было нужно.

— Ты это говоришь с тех пор, как мне было лет пять. Послушать тебя, так мама все и всегда делает правильно.

— А послушать тебя, так она чудище какое-то. Знаешь, давай лучше спать. Завтра вернется Глебов, он расскажет, что к чему.

Дина демонстративно отвернулась к стене. Ее кровать была в глубине комнаты, ближе к двери в коридор. Моя стояла прямо у окна, прикрытого тюлевой занавеской. За стеклом на ночном ветерке покачивались ветки яблонь. В комнате было немного душно, и я подумывала, не нарушить ли запрет, не открыть ли форточку? Тихонько встав со скрипучего матраса, я подошла к окну и выглянула. К ночи облака разошлись окончательно, светила луна, серебря траву под деревьями. По траве полз туман. Он подбирался к окнам, желая просочиться в дом, но не мог пробиться сквозь тяжелые старые рамы. На улице было тихо, как бывает только в деревне. В глубокую сонную тишину гармонично вливалось приглушенное стрекотание насекомых. Цикад или кузнечиков — не разбираюсь в этом. Потом в эту тишину вдруг ворвался знакомый неприятный звук. Резкий визгливый рев мотора. Где-то по краю поселка пронеслись несколько мотоциклов. Они ехали прямо сюда, к дому Глебовых. Я услышала, как они остановились возле забора выходящего на улицу палисадника.