Глен Хиршберг - Два Сэма - Истории о призраках

— О-ой...— услышал я восклицание Трис, посмотрел назад, и все полетело к чертям.

Мощный, сияющий свет наполнял пространство. Судью было отчетливо видно. Он даже не ступил на лестничную площадку, а стоял по колено в черном пруду, который мы преодолели. Я не мог видеть его лица из-за капюшона. Но я видел пальцы, плававшие вокруг него.

Они шевелились.

Десятки их цеплялись за край его одежды или, извиваясь, взбирались по его опущенным вниз рукам. Точно пчелы, облепившие пчеловода, — пришло мне на ум дикое сравнение; мое дыхание вырвалось из груди. Трис завопила, оттолкнула меня с дороги и стремглав понеслась к выходу.

Пошатываясь, я оторвал взгляд от судьи и стал взбираться по последним верхним ступенькам. Люди в пижамах не шелохнулись, чтобы удержать меня. Вылетев наружу, Трис оставила дверь полуоткрытой, и я с трудом доплелся туда, едва не падая на колени. Еще три ступеньки. Две.

Потом я выбрался наружу, через сарайчик, где-то на просторах прерий, в нескольких сотнях футов от красного дома. Дверь начала затворяться, и сокрушительный порыв отчаяния пронизал меня тоской. На мгновение я подумал, что мне жаль покидать этот дом. Сознание того, что я никогда не испытаю ничего подобного снова и что лучшего Хэллоуина в моей жизни уже не будет.

Потом я понял, что так напугало Трис. Когда ода завопила, она не смотрела на судью. Она смотрела на тени рядом с собой. И выражение ее лица не было просто гримасой ужаса. Она что-то узнала.

Тогда и я понял, или мне так показалось. Эти шевелившиеся пальцы, судью с его правосудием, босоногих мальчиков в пижамах и дряхлую гориллу. Я понял, что прерии — не пустынны, не так пустынны, как полагали мы все эти годы. Их безбрежные просторы переполняют индейцы, гомстедеры, танцовщицы, ковбои, китайцы, бизоны. Все убитые души.

Я обернулся и посмотрел на Кейт, глядевшую на меня из дверного проема. Ей еще не выдали пижамы, догадался я. Пальто было расстегнуто, теперь ее не укутывало одеяло, и я мог наконец увидеть кровавую рану. Брайан Тидроу выстрелил ей в живот в тот миг, когда она постучалась в его дом, а потом снес себе башку.

— Нет, — сказал я.

— До свидания, Дэвид, — мягко произнесла Кейт, послала мне воздушный поцелуй и захлопнула дверь.

После полудня мы побывали на Старом еврейском кладбище, там, где зеленый свет пробивается сквозь листву и косо ложится на могильные плиты. Я боялся, что ребята умаялись. Двухнедельный маршрут в память о Холокосте, организованный мной, привел нас и на поле Цеппелин-фельд в Нюрнберге, где проволока, протянутая у земли, скользила в сухой, ломкой траве, и на Бебельплац в Восточном Берлине, где призраки сожженных книг шелестели страницами белых крыльев. Мы проводили бессонные ночи в поездах, шедших на восток, в Аушвиц и Биркенау, а наутро устало брели через поля смерти, отмеченные памятниками и табличками. Все семеро третьекурсников колледжа, вверенные моей опеке, были абсолютно измотаны.

Со своего места на скамье у дорожки, извивавшейся между надгробий и возвращавшейся к улицам Йозефова, я наблюдал, как шестеро из моих подопечных беззаботно болтают около последнего пристанища рабби Лева. Я рассказывал им историю этого раввина и легенду о глиняном человеке, которого он создал и потом оживил. Теперь их ладони ощупывали надгробие. Ребята на ощупь разбирали буквы иврита, которые не могли прочесть, и, посмеиваясь, бубнили: «Эмет» — слово, которому я их научил. Прах оставался безучастным к их заклинаниям. Как-то я сказал им, что Вечный жид не может взять на себя бремя работы, потому что его неотъемлемые свойства — скитание и одиночество, и с тех пор они стали именовать нашу маленькую группу «Коленом Израилевым».

Думаю, есть учителя, которым нравится, когда студенты принимают их «за своих», особенно летом, вдали от дома, колледжа, телевидения и знакомого языка. Но я никогда таким не был.

Впрочем, в этом я оказался не одинок. Неподалеку от себя я заметил притаившуюся Пенни Берри, самую тихую участницу нашей группы и единственную нееврейку, внимательно глядевшую на деревья своими полуприкрытыми равнодушными глазами, сложив ненакрашенные губы в подобие улыбки. Ее каштановые волосы были плотно затянуты на затылке безупречным хвостиком. Заметив, что я смотрю на нее, она отошла в сторону. Не то чтобы я недолюбливал Пенни, но она часто задавала неуместные вопросы и заставляла меня нервничать по причине, которую я не мог объяснить.