Клод Сеньоль - Оборотень

С каждым движением губ вниз падают не слова, а змеи… Вначале мне кажется, что я вижу язык Хозяина, но нет, это хвост быстрой рептилии, выбирающейся из его глотки, как из норы. Она дергается, срывается с уст, падает на землю и спешит присоединиться к старикам, жаждущим обновления. Это змеи года, те, что обогащают и обновляют расу. И вытекают они из доброго источника. Наконец Хозяин чувствует усталость. Окончив беззвучную похвалу Злу, он обрывает шипение. Клубок гадюк распадается. И каждая покорно уползает прочь.

Они почти касаются меня, проползая мимо, и я в упор разглядываю их. И вижу, что у них человечьи лица, знакомые черты мужчин и женщин, которых я встречал в той, забытой жизни. Узнают меня и они, ибо кое-кто дружески кивает мне.

Так я случайно подглядел, как Хозяин поддерживает силу в живом символе своего непобедимого могущества.

Он удаляется, исчезает, унося с собой золотой столб, подпирающий черный свод неба.

Голод мой вновь проснулся. Я принюхиваюсь к сладким запахам и устремляюсь на их зов.

— Пришел и мой черед, — Мирмон в ярости, — но в следующий раз настанет черед этого проклятого хищника. Мы набьем ему брюхо свинцом. А, Тево? Не правда ли, Тийе?

— Еще бы! — подхватывает Тево. — Я возьму с собой своих парней и все, что может стрелять и убивать…

— Я пойду со своими впереди. — Тийе едва сдерживает гнев. — У нас тоже будет из чего стрелять и убивать… клянусь честью Тийе.

Разъяренные мужчины замолкают, и в тишине падают слова старика Лоре:

— Конечно, конечно, но не забывайте, вы имеете дело с оборотнем..

Неторопливые слова Лоре не вызваны приступом ярости. Напротив, они падают медленно и рождены осторожностью. Слова падают и застывают, словно лед.

Все озабоченно смотрят на Лоре. Все, в том числе Тево, Мирмон и даже Тийе, вдруг понимают, как трудна их задача и сколь мало средств имеется в их распоряжении.

— Наверно, есть какой-то заговор, — наконец произносит кто-то. — В старые времена, во времена волков-оборотней, люди пользовались хорошими заговорами, ведь уже почти полвека никто и не слыхал об оборотнях…

— Конечно… — медленно цедит Лоре. — Надо стрелять свинцом, но свинцом освященным…

— А где его взять? — Вопрос глуп, поскольку трудность эту преодолеть можно.

— …Надо благословить ваши пули, — усмехается Лоре и хитро прищуривается.

— Если дело только в этом, — восклицает Тийе, — мы тут же освятим их…

Мирмон и Тево согласно кивают головой. Остальные переглядываются. Если речь идет действительно о волке-оборотне, думают они, и нужно именно это, чтобы убить его, стоит помнить, что опасность куда больше, чем считает безрассудная троица, чья храбрость происходит оттого, что зверь уничтожил часть их скота. И зачем всем другим лезть в это дело, ведь проклятый зверь пока их не тронул и, быть может, больше никогда не заявится в Сент-Метрен?

И каждый, уверившись в своей счастливой судьбе, находит вескую причину, чтобы отказаться.

— Вместе с нашими парнями нас будет десять человек, — восклицает Тийе, словно бросая на пустую тарелку весов груз, склоняющий весы в его пользу.

Слова Тийе действуют на сомневающихся.

— В таком случае… — бормочут они.

— В таком случае нас будет втрое больше, — подхватывает Тийе. — Где это видано, чтобы на поле боя было тридцать побежденных и один победитель?

— Никакой ад не устоит перед нами. — Мирмон проникается спокойной уверенностью Тийе.

Ледяной шар луны, моего зловещего солнца, охлаждает воду пруда, который я должен обогнуть, чтобы утолить голод, терзающий меня, хотя еще вчера я славно попировал, ворвавшись в стадо блеющих овец. Конечно, можно было бы сожрать и пса, охраняющего их, но мне вовсе не хочется пробовать мясо этих двоюродных братьев, выродков нашей расы.

Бледный кружок луны плавает на черной воде, вдруг останавливая меня и как бы приглашая полюбоваться на его наготу.

Я застываю в неподвижности, мой язык свешивается из пасти, шерсть на загривке встает дыбом, ничто не беспокоит меня, но я заворожен этой двойной луной, которую пруд не в силах растворить.

Невольно в горле моем рождаются стоны. От какой-то нежданной тоски, навеянной не ночью, а чем-то другим, грудь моя становится легче, передние лапы теряют свою мощь, и каким-то движением, которое казалось невозможным, я скрещиваю передние лапы на груди, а задние лапы удлиняются, обрастают мышцами и поднимают меня своей силой — с легкостью встаю мордой кверху и бросаю вызов луне. Когти уменьшаются и исчезают, подушечки лап становятся мягкими и чувствительными, воспринимая колкие неровности почвы, впивающейся в мою плоть. Из моей груди вырывается вопль, крик, идущий из нутра иного существа… головокружительный крик человека…