Лес Дэниэлс - Оборотень

Рассказы Леса Дэниэлса (Les Daniels) появляются во множестве антологий, таких как «Ужасы 4» (Best New Horror 4), «Темные голоса 4 и 5» (Dark Voices 4 and 5), «Зомби» (The Mammoth Book of Zombies), «Вампиры» (The Mammoth Book of Vampires), «После сумерек» (After the Darkness), «Книга мертвых» (Book of the Dead), «Порт смерти» (Deathport), «Пограничье» (Boarderlands), — мы указали здесь только некоторые из подобных изданий.

Его восторженно принятая серия романов о загадочном герое-вампире доне Себастиане де Виллануэва — «Черный замок» (The Black Caste), «Серебряный череп» (The Silver Skull), «Городской вампир» (Citizen Vampire), «Желтый туман» (Yellow Fog) и «Кровь не пролита» (No Blood Spilled) — наконец-то опубликована в Англии издательством Raven Books, и сейчас Дэниэлс напряженно работает над шестой книгой под названием «Белый демон» (White Demon). Его иллюстрированная история «Чудо: величайшие комиксы мира за пять легендарных десятилетий» (Marvel: Five Fabulous Decades of the World's Greatest Comics) имела огромный успех no обе стороны Атлантики, а недавно он завершил аналогичный труд, посвященный DC-комиксам.

И хотя я читал ряд рассказов об оборотнях, интерпретирующих миф о вервольфах примерно так же, думаю, Дэниэлс справился с темой лучше, чем кто-либо другой…

У него не было имени (у волков вообще редко бывают имена), да и особой памяти тоже. А если он и вспоминал что-либо, то не холодный, острый лесной воздух, щекочущий ноздри, и не мускусную вонь перепуганной добычи — зачем вспоминать то, что и без того чуешь так часто? В воспоминаниях витали странные запахи: запах паленого мяса, запах обугленной плоти и поджаренной крови, запах существ, запертых в катящихся железных ящиках, — и каждый запах выблевывал жуткие пары зловония, облако за облаком, вытесняя сладкую, пряную свежесть. Эти запахи преследовали его, запахи и видения: образы бледных, безволосых тварей, бредущих пошатываясь, с трудом переставляя жирные задние ноги, с передними лапами, закутанными в высохшие шкуры, содранные с других животных. Эти твари были чудовищны, как и их празднества в душных деревянных коробках, которые не двигались, где нечем было дышать, кроме дыма курящихся дурнопахнущих трав и вони гниющих плодов и зерна. В ящиках выли, но вой этот исходил из ящиков поменьше — вой, заглушаемый скрежетом молний, застрявших в железной проволоке, и шумом мечущегося в сухих тростниках ветра.

Ему снилось все это, когда луна становилась полной, и если бы он мог, то рассказал бы об этих снах своим товарищам по стае. И все же он был благодарен, что не обладает даром речи, порой задумываясь, откуда ему вообще известно о существовании слов. Речь, слова — сами эти понятия принадлежали снам.

Он спал в логове со своей самкой и ее щенками; он спаривался с ней, когда ее запах призывал его; и все же в дреме ему мерещились белые бедра, пахнущие мятой или даже клубникой. Тогда им овладевал ужас. Он дрожал и выл, выл все отчаяннее, оттого что его крошечный передний мозг твердо знал ту малую, но непреложную истину, которую способен был вместить: когда свет в небе делается круглым, он обращается в человека.

Волк коротко заскулил и прижался к отдающей плесенью шкуре своей самки, размышляя, не были ли обрывками тревожного сна ее красота и его собственная грубоватая похоть. А еще думая о том, в каком же, собственно, мире находится он сам.

А потом он размашисто бежал на свободе по тропе, проложенной для него в глубоком снегу забредшим сюда лосем, не слыша ничего, кроме шепота ветра и шороха своих лап по ледяному насту. Голод вгрызался в живот, точно напавший зверь; возможно, именно голод и порождал страшные сны, погнавшие его в ночь. Стая голодала, голодали все, но нельзя оставлять логово, пока детеныши еще малы. Щенки не проживут долго без еды, и потому он охотился, покрывая милю за милей, задерживаясь лишь для того, чтобы пометить путь, задрав лапу у какого-нибудь ствола.

В один из таких моментов, едва опустив лапу, он осознал надвигающуюся перемену — подушечки лап вдруг стали мягкими, нежными, их начало пощипывать от мороза. Он утратил талант, которым обладают все волки, — талант управлять температурой собственного тела, и уже по одному этому признаку стало ясно, что сейчас начнется превращение в чудовище.

Он затрясся на холодном ветру, встал на задние лапы, щелкая челюстями, словно ловя пустоту, зарычал утробно, чувствуя, как зубы болезненно погружаются в кость, оставляя ему лишь тридцать два ничтожных пенька, уже не заполняющих пасть, и как морда сама собой вминается в голову, становясь лицом. Мучительная агония корежила тело; он ощущал каждый волосок, всасываемый раздираемой болью плотью.