Челси Ярбро: Хроники Сен-Жермена

— Она попыталась кое-как объяснить, что просто шла и упала. Иностранец, конечно же, ей не поверил, однако вмиг догадался, что голландский язык для нее не родной, и обратился к ней по-французски, затем по-немецки и, наконец, по-английски, причем очень бегло, как утверждает дневник. — Уиттенфильд пригубил портвейн с видом человека свершающего ритуальное действо.

— Продолжайте же, Чарльз! — взревел Твилфорд.

— Всему свое время. Не могу же я неуважительно отнестись к этому чудодейственному напитку. — Рассказчик еще раз пригубил вино, затем осторожно поставил бокал на подлокотник старинного кресла. — Итак, наш герой, угадав в своей пленнице англичанку, немедленно попросил ее рассказать, как она оказалась на задворках Антверпена. Сначала Сабрина отказывалась отвечать, говоря, что это никого не касается. Ей вежливо возразили, что тот, кого пытались ограбить, вправе ожидать от грабительницы некоторых разъяснений, чтобы решить, стоит ли обращаться к властям. Именно эта угроза и подвигла неудачливую преступницу к откровенности. Так, по крайней мере, записано в дневнике, хотя более поздняя запись намекает и на сопутствующие тому обстоятельства.

— Какие еще обстоятельства? — вскинулся Хэмворти. — Не говорите загадками, Чарльз.

Уиттенфильд, смущенно сморгнув, вновь поднял бокал, исследуя взглядом его густо-оранжевые глубины.

— Иные обстоятельства… Ну, тут трудно сказать что-то определенное. Просто несколько дней спустя Сабрина упоминает, что той странной ночью язык ее словно бы сам развязался, она говорила и говорила, пока не обнаружила, что руки ее свободны и ничто не мешает ей убежать. Но она не ударилась в бегство, а осталась стоять до тех пор, пока не заключила со своим неожиданным конфидентом полюбовную сделку.

— Могу себе представить какую, — заметил Твилфорд, и его огромные бакенбарды встопорщились, как у кота.

— Нет, не можете, — мягко возразили ему. — Согласен, что столь щекотливая ситуация предполагает определенное разрешение, но с Сабриной все вышло не так. Иностранец предложил нашей страдалице немедленно переселиться к нему и жить в его доме в качестве экономки. Он был столь добр, что позволил ей не расставаться с детьми, решительно подчеркнув при том, что не берет их к себе в услужение.

— Сколько им было? Одному год, второй три? Вряд ли они могли бы кому-то прислуживать, пусть даже и иностранцу, — проворчал Доминик.

— Это вопрос не возраста, а крепостной зависимости, — тихо произнес шестой гость.

— Верно, — согласился Уиттенфильд. — А этот чудак даже не попытался опутать Сесилию с Гербертом ленными обязательствами, что было просто каким-то чудом по тем временам. Сабрина упоминает потом, что и со слуги ее благодетеля такая зависимость была в свое время снята.

— Один из проклятых ныне расплодившихся гуманистов, — презрительно вздохнул лорд Грейвстон. — Теперь их не сосчитать.

— С последним согласиться трудненько, — сказал шестой гость иронически, но без улыбки. — Стоит лишь поглядеть на детишек трущоб.

— Ненавижу трущобы! — с негодованием заявил Доминик. — Однажды мне пришлось там проезжать… в объезд, совершенно случайно. Жуткая вонь, грязь, мостовые в отбросах, а люди не понимают приличного обхождения. Одна из шлюх, представьте, попыталась влезть прямо в мою карету, а те, кто это видел, скалили зубы и отпускали сальные шуточки. При них, кстати, были и дети. Такие же грубые, развращенные существа.

— Эта тема мало подходит для послеобеденной беседы, — высказался вдруг Хэмворти, укоризненно покачав головой.

— Точно, — поддержал его Уиттенфильд. — А приключения моей двоюродной бабки подходят. — Он основательно приложился к бокалу и осушил его в два-три глотка. — Если, конечно, они кому-нибудь интересны.

— Давайте-давайте, выкладывайте, что было дальше, — закивал ободряюще Доминик, подталкивая локтем Эверарда.

Тот послушно промямлил:

— Да-да, Чарльз, ради Бога. Мы очень этого ждем.

— Все равно не понимаю, как ко всему этому относится чертово зеркало, — пробормотал Твилфорд, задиристо выпятив подбородок.

— Оно и впрямь чертово, если верить Сабрине, — мечтательно произнес Чарльз. — Вы это верно подметили, Твилфорд!

Лорд Грейвстон издал нечто напоминающее сдавленный лай.

— Да-да, конечно. — Чарльз подался к бутылке и в мгновение ока наполнил свой верный бокал. — Может быть, утром я и пожалею об этом поступке, однако сейчас мне следует хорошенько себя подкрепить. — Он вновь поерзал в кресле, переложив на скамье каблуки. — Ну, как я уже сообщил, Сабрина согласилась пойти в экономки к странному иноземцу в обмен на кров и еду. Сначала она опасалась подвоха, и это понятно, ведь неожиданный благодетель мог в любой момент либо прогнать новопринятую служанку, либо выставить дополнительные условия, закабаляющие и ее, и детей. Но у нее не имелось выбора. Англия находилась далече, а ни в Антверпене, ни в любом другом европейском городе дела до оставшейся без защиты бедняжки не было, естественно, никому. Иностранец же сразу снабдил ее небольшими деньгами на покупку добротного одеяния для себя и детей.