Вадим Булычев - Два мира

Капитан постарался больше не думать на эту тему, чтобы скрыть от Инспиратора свои мысли и чувства.

— А вот тот камушек, который вы так прятали от людей, — спокойно продолжил Инспиратор. — Хотели камушком людей облагодетельствовать? Глупцы.

На картинке появился Живоглаз. Сверху на нем лежало что-то мохнатое. Нечто вроде кошачьей лапы.

— Скоро он будет принадлежать вот этому человеку. Так что я сделаю вашу работу за вас. Облагодетельствую человечество.

Из клубящейся мглы медленно выплыла фигура, закутанная в черный кокон, как в паутину. Наружу торчала только голова, человек был в глубоком сне. Капитан чуть не вскрикнул от изумления — это же отец Борис!

— Узнал? — Инспиратор торжествовал. — Он не из моего отряда, но послужит мне. И за это я дам ему возможность поиграть с вашим камушком. Пускай играет. Главное не менять правила игры. А ты и твои деревянные друзья, жалкие бунтари, хотите своей детской идеей Союза посеять в людях хаос. Нет, этого не будет. Поэтому ваше Золотое Веретено мы уничтожим, как вещь для людей лишнюю. Я об этом позабочусь.

— Ты лжешь! Я тебе не верю! Не верю! Не верю! — Капитана охватила ярость, но ярость была от отчаянья. Он прекрасно понимал, что ничего не может противопоставить Инспиратору. Одна надежда на Дмитрия и отца Ивана, может быть они доведут дело до конца.

— Я никогда не лгу, — сказал Инспиратор. — Я всегда объективен. А ты, глупец, жестоко пожалеешь о своих словах. Я разобью тебя на мелкие кусочки. Осколки твоего жалкого «Я» будут бесконечно метаться в серой пустоте, пребывая в нескончаемом ужасе смерти и распада. Это не пустые слова. Ты уже как-то испытывал состояние раздвоения, вспомни?

Капитан тут же вспомнил, как давно, в бурной молодости он, экспериментируя с расширением сознания, пережил мучительное раздвоение собственной личности. Он даже не предполагал, что это так мучительно.

— А теперь тебя будет не два и даже не четыре. Тебе понравится.

Он потянул руки к Капитану и вдруг в ужасе отпрянул. Тут только Капитан заметил, что его обвивает тонкая, едва видимая серебряная нить, которая сразу натянулась. Капитана резко бросило назад. Мгновение — и он очнулся на склоне Холма. Он лежал, зацепившись ногой за чудом выросшее здесь маленькое Серебряное Дерево. Его лицо было обращено к Кургану.

Курган молчал, затаившись, словно зверь перед прыжком.

— Какие вы все-таки странные, — еще раз повторила незнакомка, огладывая стражей и людей.

— Мы, это, гуляли, — многозначительно сказал отец Иван.

— Ага, — подхватила Незнакомка, — гуляли и в яму упали.

Незнакомка засмеялась чистым и звонким смехом. Дмитрий посмотрел на свои «пятнистые», некогда белые джинсы, теперь заляпанные глиной и грязью, на помятого отца Ивана, бледных и еще не до конца пришедших в себя стражей и подумал: ну и вид же у нас — грязные, подозрительные типы с бородами. Стражи вдвойне подозрительно выглядят, словно ряженные актеры из сумасшедшего дома. Серебряный, например, сейчас мне напоминает обезумевшего Льва Толстого, как если бы великий писатель зачем-то покрыл свою бороду серебром. И Клен — этот его плащ, он в нем как колдун из дешевого фэнтезийного блокбастера. И эти «пушкинские» бакенбарды… Весьма, весьма подозрительная компания!..

Стражи почти пришли в себя, вид у них был усталый, но живой.

— Разрешите поблагодарить Вас, прекрасная незнакомка, — сказал Серебряный и, сняв соломенную шляпу, почтительно склонил голову. — Простите, что не знаю Вашего имени.

— Лариса мое имя, — сказала незнакомка и немного покраснела, как бы от небольшого смущения. — А Вы похожи на Гендальфа, извините, вы тут не в ролевые игры играли?

— Гендальф, — повторил Серебряный, — здорово, мне нравится.

— Но Вас же не Гендальф зовут? — возразила незнакомка.

— Да, меня зовут Сер… Сергей, Сергей Серебрянович.

— Какое странное отчество, — сказала Лариса.

— Да, папа моего папы был большой чудак, — нашелся Серебряный.

Клен, видимо, уже успел разобраться в человеческих именах-отчествах. Откинув капюшон, он поклонился и сказал:

— Николай Николаевич, к Вашим услугам.

— К моим услугам? — переспросила Лариса и рассмеялась. — Нет, вы точно еще в игре, благородные жители волшебного мира. Вот Николай Николаевич очень напоминает благородного фавна.

— И Пушкина, — добавил Дмитрий.

— Точно, Пушкина! — воскликнула Лариса.

Тут уже засмеялись все. Серебряный, подмигнув Дмитрию и отцу Ивану, поднялся.