Юрий Бурносов - Чудовищ нет

— Господин Цихес, я никоим образом… — снова попытался вставить слово Иван Иванович, но старик снова отмахнулся рукою.

— Даже Шекспир, великий сочинитель, и тот не избежал. Вот «Венецианский купец»: «Дай скорей сказать «аминь», чтобы дьявол не помешал моей молитве; вон он сам идет в образе жида»… Или там же: «Поистине еврей — сам дьявол во плоти»…

— Господин Цихес, прошу вас, не упрекайте меня в чужих грехах, — нахмурившись, сказал Иван Иванович. — И уж тем паче в грехах Шекспира. К тому же кому-кому, а уж ему сколько-нибудь грехов можно бы и простить.

Старик еврей ничего не сказал на это. Порывшись во внутренних карманах своего опереточного одеяния, он вынул небольшой сверток из желтой бумаги, перевязанный шнурком крест-накрест, и подал Рязанову.

— Я помог вам, чем мог, — чуть слышно промолвил Овсей. — Что из амулетов сработает и когда, в точности сказать не могу. Пользуйте все. И… и более не тревожьте меня, господин Рязанов. Думаю, знакомство с вами добра мне не принесет… равно как и вам со мною.

Иван Иванович коротко поклонился и сунул в ладонь еврею изрядную сумму в ассигнациях.

Вернувшись в усадьбу Миклашевских к ужину, Иван Иванович вяло ковырял некую поданную ему кулебяку и вспоминал пресыщенный событиями день. Визит полицмейстера, неожиданная весть от полковника Горбатова насчет Кречинского, полученные от старого еврея амулеты — все это не вязалось между собою, особенно амулеты, которые Иван Иванович выложил в ящик стола у себя в комнате, не развязав даже шнурка. Наскоро и немного поев, чем вызвал укоризненный взгляд хозяина, Иван Иванович сослался на усталость и поднялся к себе.

Цихес завязал шнурок столь крепко и таким хитрым узлом, что Рязанов, помаявшись, попросту разорвал бумагу и высыпал на стол через дыру то, что лежало в свертке. Это оказались неровной формы серовато-белые камешки с проверченными дырочками для цепочки или бечевки, чтобы носить на шее. На камешках синей краскою (магия цвета — припомнил Иван Иванович) нанесены были письмена, скорее всего на иврите, коего Рязанов не знал. Это могли быть упомянутые старым евреем Эль, Элое, Саббаот, Адонай или Тетраграмматон, а могли быть имена ангелов. Стало быть, остались железо, свинец и ртуть, а также соль и чеснок. Черт с ними, алмазами и бирюзой, не обвешиваться же с ног до головы, словно старой кокотке…

Поворошив камешки — а их было четыре, — Иван Иванович собрал их в горсть и потряс. Некоторое тепло исходило от еврейского подарка, словно он держал в горсти теплый свинец, едва выплавленный, или наподобие того… Один камешек так и вообще ожег ладонь изнутри, и Рязанов сронил амулеты на стол. Те, брякнув, покатились и легли странным узором.

Железо, свинец, ртуть, соль и чеснок. И шнурок для того, чтобы носить амулеты на шее. Все это необходимо найти завтра же…

Полковник говорил, что Кречинский остановился в гостинице под именем Вощанова. Стало быть, там его отыскать проще всего, или же можно увидеть Кречинского в ресторане за ужином, благо он так уж пунктуален.

Но стоит ли вообще встречаться с Кречинским? Или поехать обратно и доложить Миллерсу все как есть, а потом уж вместе подумать, как поступать далее? Убитый Шкирятов — изрядная причина для того, чтобы не лезть на рожон… Но безмозглый алука и его хозяин — совсем не одно и то же. Встретиться с ним лицом к лицу, а там уж будет видно… В конце концов, такого случая может более и не представиться.

И все же железо, свинец, ртуть, соль и чеснок все равно не будут лишними.

Монстр-мертвец более всего походил на того, кем он и являлся: на монстра-мертвеца. Я их, понятно, раньше не видел, только в кино, но в кино же грим, а тут — суровая реальность. При жизни это был рослый мужчина лет сорока пяти, да им он, собственно, и остался, только руки у него стали странно изогнуты, будто приобрели дополнительные суставы, а лицо… Лицо сделалось вовсе жуткое: невидящие белесые глаза навыкате, открытый оскаленный рот, из которого стекали по подбородку пузырчатые струйки густой мутной жидкости, провалившийся нос… Ужас, хоть сейчас на экран!

В руке живой покойник, одетый в выпачканный землей и порванный местами черный костюм, держал пистолет. Наверное — если верить Лорке, а почему ей в данном случае не верить? — один из пистолетов, которые он (он? а почему бы и не он?!) забрал у убитых милиционеров. Пистолет болтался в опущенной руке неловко, словно мертвец вот-вот готов был его выронить, но не зря же он его подобрал…