Вольфганг Хольбайн - Цикл Дегона. Книга 1. Бог-амфибия

— К тому же всю прошлую ночь я слышала, как вы расхаживали туда-сюда по комнате, — невозмутимо продолжила она. — Роберт, вы же себя просто убиваете, неужели вам это непонятно?

— А хоть бы и так, — пробормотал я. — Не думаю, что моя смерть станет большой потерей для человечества.

Я криво улыбнулся, увидев, как вспыхнули глаза Мэри, и наклонился, чтобы отхлебнуть кофе. Он был настолько горячим, что я даже не чувствовал его вкуса, к тому же за прошедшие дни я выпил его столько, что он перестал оказывать на меня свое бодрящее воздействие.

— Вам что, нравится себя жалеть? — внезапно спросила Мэри. — Или дело в обычной лени?

— Что… что вы имеете в виду? — изумленно спросил я.

Честно говоря, такая агрессивность Мэри меня удивила. Она всегда казалась мне энергичной, но в то же время весьма мягкой женщиной, от которой я не слышал ни единого злого слова.

— О, вам это прекрасно известно, мальчик мой! — резко ответила она. — Вы уже две недели как забаррикадировались в этой комнате, живете только на кофе и лепешках, неизбежно приближаясь к смерти. — Она в ярости указала на книги и манускрипты, сложенные стопками высотой в метр, которые были повсюду: на полу, на письменном столе, в кресле. — Даже не знаю, что вы себе думаете, — недовольно говорила она, — но чем бы вы ни занимались, вам не удастся довести дело до конца, если вы умрете от истощения.

— Чем я занимаюсь? — Допив кофе, я поднял руку, жестом показывая Мэри, чтобы она больше не подливала мне. — Я ищу, Мэри. Я ищу зацепку, хоть какую-то возможность…

— Искать вам надо не зацепку, а кровать, чтобы поспать часов эдак тридцать шесть, — перебила меня Мэри. — Возможно, тогда вы будете работать эффективнее.

Я попытался остановить этот поток укоризненных слов своим пронзительным взглядом, но, так как глаза у меня слипались от усталости (я не спал уже несколько дней подряд), мои попытки не увенчались успехом, и Мэри спокойно выдержала мой взгляд. Я даже не мог на нее сердиться, ведь она хотела мне добра, да и не знала, что я ищу и с какой целью.

Ну, о том, что касалось моих поисков, я и сам не смог бы сказать точно. Я действительно намеревался найти зацепку, какой-то скрытый намек, может быть, одно-единственное слово, которому я раньше не придавал значения.

— Мэри, вы не понимаете, — пробормотал я.

— Вы так считаете? — раздраженно спросила она. — Судя по всему, вы думаете, что у меня в груди не сердце, а камень. Да за кого вы меня принимаете? Я что, слепа или бездушна? Вы вернулись две недели назад, и в то же время исчезли Говард и Рольф. Чем бы это ни было обусловлено, вы вините во всем этом только себя.

Я ничего не ответил на ее выпад. Лгать Мэри было просто смешно. Но она знала лишь часть правды. Она не знала ни о ВЕЛИКИХ ДРЕВНИХ, ни об ужасном наследии, которое мой отец оставил мне помимо нескольких миллионов фунтов стерлингов и белой пряди в волосах. Ну и хорошо, что она этого не знала. До сего момента каждый — почти каждый, — узнавший об этой части моего наследства, так или иначе навредил себе, а то и ушел из жизни.

Конечно же, событие двухнедельной давности, на которое намекала Мэри, доказывало, что подобное утверждение не имело законной силы, так что леди Одри Макферсон даже сумела извлечь из этой информации определенную выгоду. Но все происшедшее с чудовищной ясностью показало, насколько опасными оставались ВЕЛИКИЕ ДРЕВНИЕ и как легко можно было разбудить их ужасную силу. Стена, отделявшая мир, который большинство людей считали реальностью, от мира безумия и кошмаров, была тонкой и в последнее время начала покрываться трещинами. Я должен был что-то сделать. Но неприятности этим не исчерпывались: мой друг Говард Лавкрафт и его слуга Рольф исчезли. С той ночи, когда нам удалось предотвратить пробуждение Шуб-Ниггурата, я не получал от них никаких вестей.

— Вы должны перестать мучить себя, мальчик, — снова заговорила Мэри после довольно продолжительной паузы. — Самобичеванием вы никому не поможете — ни Говарду, ни Рольфу.

— Речь идет не о самобичевании, Мэри, — серьезно ответил я. — Но мне бы хотелось, чтобы это было так. Правда, Мэри… Однако проклятие, мое проклятие…

— Чушь! — с пылкостью возразила она, но на этот раз я с ней не согласился.

— Это не чушь, — резко сказал я, сам того не желая. — Не знаю почему, но мне кажется, что я сею вокруг себя несчастья, словно бешеный пес, который распространяет свою болезнь. Каждый, с кем я сталкиваюсь, страдает или вообще исчезает.