Роберт Блох: Череп маркиза де Сада

Откинувшись на спинку кресла перед камином, Кристофер Мейтленд ласково поглаживал переплет старинной книги. Блики огня бегали по его худому лицу, задумчивому и сосредоточенному. Это было лицо настоящего ученого.

Все мысли Мейтленда занимал фолиант, который он держал в руках. Ученый размышлял о том, из чьей кожи сделан переплет — из кожи мужчины, женщины или ребенка.

Книжный торговец уверял его, что этот переплет из кусочков женской кожи. Но Мейтленд, по характеру скептик, не верил, хоть это и было соблазнительно. Книжные торговцы, имеющие дело с подобными ценностями, как правило, далеко не всегда заслуживают доверия. Во всяком случае, годы общения Кристофера Мейтленда с людьми этого сорта значительно подорвали его веру в их честность.

И все же Мейтленду хотелось верить, что его не обманули. Разве не прекрасно иметь книгу в переплете из женской кожи? Разве не прекрасно обладать святым распятием, вырезанным из бедренной кости; коллекцией голов даяков; высохшей Магической рукой, [1] Магическая рука — по средневековым поверьям — кисть руки, тайно отрезанная от тела казненного преступника и заколдованная так, что с ее помощью можно открывать любые двери, запоры, замки и т. д. (Здесь и далее прим. перев. выкраденной с кладбища в Мейнце. У Мейсона все это было и не только это, ибо он увлекался коллекционированием необычных редкостей.

Мейтленд поднес книгу ближе к свету, пытаясь разглядеть поры на потемневшей поверхности переплета. Ведь у женщин поры на коже более тонкие, чем у мужчин, не так ли? И вдруг он услышал чей-то голос:

— Прошу прощения, сэр.

Мейтленд поднял голову и увидел вошедшего Хьюма.

— В чем дело? — спросил он.

— Этот тип снова пришел, — едва сдерживая волнение, ответил слуга.

Мейтленд недоумевал.

— Какой тип? — тут же спросил он.

— Мистер Марко.

— Да? — Мейтленд поднялся, едва подавив довольную улыбку и стараясь не замечать ярко выраженного неодобрения на лице Хьюма.

Бедняга Хьюм терпеть не мог Марко и вообще всю эту вульгарную публику, которая снабжала Мейтленда редкостями для его коллекции. Хьюм недолюбливал и саму коллекцию — Мейтленд хорошо помнил, с каким отвращением старый слуга смахивал пыль с ящика, в котором хранилась мумия священника из Хоруса, обезглавленного за колдовство.

— Марко? Интересно, что он принес? — загорелся Мейтленд. — Ну, зови его сюда.

Хьюм повернулся и с явной неохотой вышел. Что касается Мейтленда, то его энтузиазм заметно возрос. Он погладил нефритового тао-тие [2] Тао-тие — фигурка или изображение мистического животного с лицом человека, олицетворяющим его пороки. по чешуйчатой спине, провел языком по губам с выражением, очень напоминающим мимику лица этого китайского олицетворения алчности.

Старина Марко здесь. Это означало, что у него есть что-то чрезвычайно оригинальное. Конечно, Марко не был тем человеком, которого можно пригласить в клуб, но у него были свои достоинства. Если к его рукам и прилипало что-нибудь от сделок, Мейтленду это было неизвестно, да и безразлично. Это его не касалось. Уникальность вещей, которые предлагал Марко, вот чем дорожил Кристофер Мейтленд. Если вам потребуется книга в переплете из человеческой кожи, старина Марко раздобудет ее — даже если ему самому придется содрать с кого-то кожу и сделать из нее переплет. Большой человек этот Марко!

— Мистер Марко, сэр, — доложил Хьюм и тут же удалился.

Мейтленд, приветственно помахивая рукой, пригласил гостя в комнату.

Мистер Марко, толстый, жирный коротышка, вплыл в открытую дверь. Жир на его бесформенном теле выпирал буграми, как потеки оплывшей свечи. Восковая бледность лица посетителя усугубляла это сравнение. Единственное, чего еще не хватало, это фитиля, торчащего из гладкого шара, который служит мистеру Марко головой.

Толстяк уставился на худое лицо Мейтленда с выражением, которое должно было обозначать обворожительную улыбку. Улыбка Марко будто сочилась и еще больше усиливала впечатление нечистоты, исходившей от всего его облика.

Но Мейтленд ничего этого не замечал. Его внимание было поглощено странным свертком под рукой Марко — что-то таинственное, пробуждающее страшное любопытство, было упаковано в бумагу, в которую обычно заворачивают мясо.

Марко, осторожно перемещая сверток с руки на руку, снял свое дешевенькое серое пальто. Он не дожидался приглашения раздеться и сесть.