Игорь Волознев: Граф Рейхард

Тёмный ужас пронзил сердце благородного рыцаря, когда он в сумерках направил коня по средней из трёх дорог — той, что вела через горные отроги к герцогскому замку. Правая дорога привела бы его в привольные и многолюдные земли Богемии, маркграф которой был его дальним родственником; там бы он нашёл желанный отдых в своём многотрудном и опасном возвращении из Палестины. Левой дорогой он спустился бы по перевалам к Женевскому озеру, к богатым замкам и городам, что также было бы для него неплохо. Но золотая игла сарацинского колдуна, сидевшая в самом сердце графа Рейхарда, кольнула его, и он почти в беспамятстве пришпорил заржавшего коня, заставив его двинуться по срединному пути.

Краткий обморок, сковавший сознание рыцаря, отпустил так же внезапно, как и нахлынул. Правая рука уверенно сжала поводья, глаза вгляделись в вечернюю тьму. Граф Рейхард направлялся к замку герцога фон Гензау, своего друга и соратника, с которым он пятнадцать лет плечо к плечу сражался за освобождение Гроба Господня. Герцог пал при штурме Яффы, грудью закрыв короля Ричарда Львиное Сердце от вражеского копья. В замке осталась юная Леонора, дочь герцога и невеста графа Рейхарда. От неё уже много лет не было известий, а доходившие слухи повергали в ужас и смятение. Говорили, будто старинный замок Гензау захвачен нечистой силой и юная Леонора оказалась у неё в плену. Исполняя обещание, данное её отцу и своему другу, граф скакал в замок, чтобы всё выяснить на месте. Едва заметная в сумерках дорога поднималась в горы. Графу приходилось объезжать глубокие рытвины и валуны, перескакивать через поваленные деревья, переходить вброд ручьи, бурливые струи которых серебрились при свете звёзд.

Внезапно конь тревожно заржал и встряхнул гривой. Откуда-то слева донёсся пронзительный женский крик. Рука графа непроизвольно легла на рукоять меча. Слов разобрать было нельзя, слышался только крик, но в нём было столько муки, отчаяния и мольбы о помощи, что граф натянул поводья и поворотил налево. Конь храпел и сопротивлялся, графу пришлось несколько раз хлестнуть его, прежде чем скакун направился к темнеющему гребню ближней гряды. Казалось, там, за этим взгорьем, мучили женщину, она отбивалась из последних сил и кричала в тщетной надежде, уповая лишь на милость провидения. Граф торопился, пришпоривал коня, и чем быстрее он приближался к вершине холма, тем неистовей и пронзительней становились крики. Обнажив меч, граф заставил коня пуститься вскачь, но как только он достиг гребня, конь громко заржал и поднялся на дыбы, каким-то чудом удержавшись на самом краю головокружительной пропасти, на дне которой клубился белый туман и вспыхивали багровые огни. Таинственный крик внезапно смолк и всё погрузилось в зловещую тишину, разрываемую храпением испуганного коня.

Несколько страшных мгновений конь сохранял шаткое равновесие на краю бездны. Его передние копыта вознеслись над пропастью, из которой сама Смерть смотрела на рыцаря налитыми кровью глазами.

Верный скакун всё же отпрянул, и граф перевёл дух. Пронзительно взвыл ветер, где-то в горах прокатился отдалённый гром. Граф вернулся на дорогу и продолжал путь, высматривая огни придорожной таверны. Всё чаще ему попадались могучие кряжистые дубы, не раз испытавшие на себе удары молний, и вскоре дорога пошла непроглядно тёмным лесом. За стволами блуждали бледные огни; иногда до слуха путника долетали отдалённый хохот, плач и завывания; покрытый пеной конь беспокойно ржал, навострив уши. Но едва графу приходила мысль повернуть вспять, как в сердце кололо, и он пришпоривал коня.

В деревушке, где он ночевал в последний раз, ему настойчиво советовали не идти этим путём, и тем более — останавливаться в таверне под горой, поскольку её хозяин будто бы спутался с нечистью. Многие даже сомневались в самом существовании таверны, утверждая, что она, как и вся эта мрачная местность в предгорьях, давным-давно покинута людьми. Граф уже подумывал о том, чтобы спешиться и заночевать в лесу, как вдруг за новым поворотом дороги показался ровный, немигающий огонь, верный признак человеческого жилья.

Конь упирался, чуя недоброе, ржал и норовил повернуть назад. Графу пришлось спешиться, взять его под уздцы и вести почти насильно. Вскоре в подсвеченной звёздами темноте показался силуэт островерхой крыши. Огонь горел в единственном окне бревенчатого здания, прилепившегося к обрывистому склону горы справа от дороги. Заслышав ржанье, на порог вышел хозяин таверны и низким поклоном приветствовал путника.