Дин Кунц - Логово

Вспоминая порой о тех бюрократических препонах, с которыми им пришлось столкнуться полтора месяца назад, когда они впервые приняли решение усыновить ребенка, Хатч зеленел от злости и у него рождалось дикое желание нагрянуть в эти конторы и передушить там половину чиновников, чтобы те, кто останется в живых, хорошенько подумали, прежде чем морочить людям голову. Прознав о таких его мыслях, добропорядочные монахини и монахи ордена св. Фомы долго будут думать, прежде чем передоверят ему одну из сироток из своего приюта!

– У вас все в порядке со здоровьем, никаких побочных эффектов после всего, что вам пришлось пережить, не наблюдается, у вас хороший аппетит, сон? – спросил отец Жиминез, желая, видимо, хоть как-то заполнить затянувшуюся паузу в связи с непредвиденной задержкой той, ради которой они все здесь собрались, не имея при этом в виду выразить сомнение по поводу притязаний Хатча на полное исцеление и отличное здоровье.

Линдзи – по характеру более импульсивная и склонная к преувеличениям, чем Хатч, – вся подалась вперед и с ноткой раздражения в голосе заявила:

– По статистическим показателям выздоровления реанимированных после смерти людей Хатчу нет равных. Доктор Нейберн от него в восторге и даже выдал ему справку о том, что он полностью здоров. Все это изложено в нашем заявлении, и имеются соответствующие документы.

Пытаясь как-то смягчить реакцию Линдзи, чтобы священники и монахини, не дай бог, не истолковали неверно смысл ее слов, Хатч сказал:

– Я и правда чувствую себя отлично. Я бы вообще ввел кратковременную смерть как обязательную лечебную процедуру. Очень расслабляет, и совершенно по-иному начинаешь смотреть на вещи.

Все вежливо рассмеялись.

По правде говоря, Хатч действительно был полностью здоров. Первые четыре дня после воскрешения он был очень слаб, ко всему безучастен, страдал от диких головных болей и провалов памяти. Но спустя некоторое время ему удалось восстановить свои физические и интеллектуальные способности на все сто процентов. И вот уже почти полтора месяца, как он ведет прежний нормальный образ жизни.

Случайно оброненная отцом Жиминезом фраза о качестве его сна смутила Хатча, и, видимо, именно это заставило Линдзи столь решительно выступить в его защиту. Своим ответом на вопрос священника он подразумевал, что спит хорошо, хотя на самом деле это было не совсем так, но, поскольку его странные сны и их эмоциональное воздействие на его психику были явлениями скорее любопытными, чем опасными, он полагал, что не совсем погрешил против истины.

Они так близко подошли к заветной черте, от которой начнут отечет своей новой жизни, что он ужасно боялся нечаянным необдуманным еловом свести на нет все их усилия. Несмотря на то что католические службы, ответственные за передачу детей в руки их будущих опекунов, очень серьезно подходили к решению этой задачи, они не стремились воздвигать бессмысленные препоны и выискивать различные поводы, чтобы попытаться оттянуть окончательное решение, чем грешили аналогичные светские службы, особенно когда речь шла об опекунах, подобных Хатчу и Линдзи, весьма уважаемых членах общины, и об усыновлении ребенка-инвалида, чье будущее не мыслилось вне рамок специальных учреждений для такого рода детей. Новая жизнь может начаться для них уже на этой неделе, если их ответы не заронят в душах священнослужителей церкви св. Фомы, которые пока были на их стороне, сомнения, могущие заставить их переменить свое первоначальное решение.

Хатча самого немного приводило в изумление проснувшееся в нем жгучее желание снова стать чьим-либо отцом. Все эти пять лет он жил как бы вполсилы. Нежданно-негаданно неиспользованные, копившиеся на протяжении этих лет чувства потоком нахлынули на него, захлестнули его с головой, заставив ярче сверкать краски, красивее и мелодичнее звучать музыку, сделав его ощущения более острыми и сильными, наполнив его желанием куда-то идти, что-то делать, побольше увидеть, короче, жить. И снова быть нужным ребенку.

– Не знаю, могу ли я задать вам один вопрос, – заговорил отец Дюран, отводя взгляд от коллекции Сатсумы. Изможденно-бледные черты его заострившегося лица оживляли огромные, многократно увеличенные толстыми линзами, совиные глаза, светившиеся умом и доброжелательностью. – Это настолько личное, что мне, поверьте, ужасно неловко.

– Спрашивайте, конечно же, – ободряюще сказал Хатч.

– Некоторые люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, – неуверенно начал молодой священник, – недолго, примерно с минуту или две… утверждают… ну, в общем… рассказывают о сходных ощущениях…