Сарина Шиннок - Цветок Зла

Обливаясь потом, напрягая все мышцы, силясь уйти от химерического преследователя, Гуччи не сразу заметил, как изменились улицы, по которым его гнало парящее над горячим асфальтом чудовище. Завопила сирена гражданской обороны, оглушительно и истошно, сдавливая болью и без того саднившую голову. Взяв себя в руки, одолев нарастающую боль, Томас понял, о чем сообщал тревожный сигнал. Город пылал, обожженный черный скелет разрушенного города! Наверняка вода мрачного озера Толука вот-вот вскипела бы. Горячий воздух с едким запахом расплавленного асфальта обжигал изнутри, дышать становилось непосильно тяжело, и в разы тяжелее было теперь бежать дальше среди опаленных решеток и каркасов обрушившихся строений. «Нет, здесь работал не подземный пожар, не только он…» - еще успел подумать Гуччи за миг до того, как в уши ударил новый вопль ревущей сирены, заставивший его потерять сознание от нестерпимой боли.

Он не успел распрощаться с жизнью, но об этом нечего было жалеть – жизнь его не покинула. Хотя Томас не сразу смог в это поверить, когда сумел раскрыть воспаленные от воздействия горячего воздуха глаза. Прохлада обдала пересушенное лицо, и это приятное до дрожи ощущение было слишком хорошим, чтобы быть реальностью. Стылый туман окутывал офицера Гуччи, лежащего на заросившейся чахлой траве. Но, найдя в разбитом теле силы привстать и повернуть голову, мужчина обнаружил, что трава растет на газоне перед его домом – незыблемо стоящим серым зданием. Этот дом, как и соседние строения, просматривающиеся в утренней мгле, выглядел совершено нетронутым пожаром или иными разрушающими силами. Томас поднялся на ноги; в темени и затылке кольнули отголоски недавней боли. Полисмен прошел по улице в сторону перекрестка, на который глядели окна его квартиры, и вскоре впереди появился силуэт старого памятника Кровавому болоту. «Так, может, и не было никакого огня? Может, все было лишь последствием… Проклятое ранение! – вспомнил Томас. – Но меня же не предупреждали, что нечто такое может быть! Они бы предупредили, они были обязаны…». Мысли о наступающем безумии не на шутку пугали даже бывалого человека с неслабой моральной закалкой. Гуччи надеялся, что никогда не почувствует себя неполноценным, и надежда эта вовсе не была беспочвенной – ведь он смог после всех злоключений вернуться в строй. Роберт Кэмпбелл тоже был ранен тогда, но тоже продолжил службу, и они оба сумели вернуться домой. Конечно, это еще не могло быть гарантией того, что травмы прошли без последствий и никогда не дадут о себе знать – все были наслышаны о том, как, например, старые раны ноют перед сменой погоды, или как не дает уснуть призрачная боль в конечностях, от которых остались лишь уродливые культи. Боль могла возвращаться годы и годы спустя… Но не в двадцать шесть же лет! «Придется идти к врачу, - тягостно заключил про себя Гуччи. – Завтра схожу в больницу. Прямо с утра пойду, как бы там ни было», - твердо поклялся он самому себе и устало зашагал обратно к дому.

Переступив порог квартиры, Томас из последних сил, сняв обувь и куртку, добрел до своей комнаты и упал на кровать, уставившись в пространство несфокусированным отсутствующим взглядом. Ему хотелось расслабиться и не думать ни о чем, провалиться в сон и проснуться здоровым, насколько его организм позволит ему восстановиться. Но глаза не закрывались, словно какая-то сила запрещала Томасу забыться, и вдруг осознание того, что это была за сила, обрушилось на него подобно ледяному потоку, заставив полисмена тут же вскочить, позабыв об усталости и так не вовремя навалившемся недомогании. Он ушел из дома вечером прошлого дня, а вернулся утром, и все это время отцовские ключи находились у него. Так, значит, Говард Гуччи так и не приходил домой? «Нет, это не однозначный вывод. Подумаешь, ну потерял ключи – бывает. Мог же он прийти к парикмахерской и дождаться Нелли».

Томас вернулся в жилую комнату и увидел записку отца на том же месте, где ее и оставил. Воздерживаясь от поспешных выводов, он заглянул на кухню, убедившись, что этим утром никто здесь не готовил себе завтрак. Полисмен еще раз прошелся по всем комнатам, осмотрел все вещи, но не обнаружил ни единого признака того, что Говард Гуччи наведывался домой в то время, когда его сын ходил по городу. «Ходил… и упал без чувств на газоне под окнами! И этого никто не заметил?». Почему Гуччи сразу не подумал об этом – не потому ли, что это не вписывается ни в какие разумные рамки? «Где были люди? – тщетно спрашивал он сам себя теперь. – Где они сейчас? Где отец?».