Элджернон Блэквуд: Двойник

Эта реплика была произнесена всего за несколько секунд, но Мортимеру показалась бесконечным монологом. В мыслях его дарила сумятица. Он был противен сам себе и уже готов был возненавидеть эту женщину, из-за которой влип в столь чудовищно неловкую ситуацию.

И, главное, положение запуталось совершенно неожиданно. Он и представить себе не мог пять минут назад, что человек, которого он считал слепцом, на самом деле все видел, обо всем знал и выжидал, наблюдая за ними. А женщина — теперь он был в этом уверен — любила мужа, а его водила за нос и лишь развлекалась.

— Можно я пойду с вами, сэр, — сказал он вдруг. — Пожалуйста!

Миссис Бэрли стояла между ними, бледная и испуганная. «Что произошло?» — был написан на ее лице немой вопрос.

— Нет, нет, Гарри, — впервые за все время он назвал его по имени. — Я вернусь через пять минут максимум. И потом нельзя оставлять мою жену в одиночестве.

Так он сказал и вышел.

Молодой человек дождался, чтобы шаги удалились в конец коридора, и повернулся, но не сдвинулся при этом с места, в первый раз в жизни он упускал то, что сам называл «удобным моментом». Страсть его испарилась, от любви не осталось я бледной тени, он сам это прекрасно чувствовал. Он еще раз окинул взором стоявшую перед ним хорошенькую женщину, и не мог понять, что такого он в ней нашел, чтобы воспылать столь безумным желанием. Он молил небо, чтобы скорее все кончилось. Хотелось небытия, смерти, и это развязало ему, наконец, язык.

— В чем дело? — спросил он хрипло, проглотив ее имя, которое собирался было произнести. — Ты что-нибудь видела? — Он мотнул головой в сторону соседней комнаты.

Именно эта холодность, с которой он к ней обратился, каменный тон собственного голоса позволили ему взглянуть на себя в истинном свете. А по ее ответу, честному, негромко произнесенному, он понял, что и она видит себя со столь же жесткой ясностью. Боже, подумал он, сколько можно сказать всего одним словом, интонацией!

— Я не видела ничего. Только… Мне страшно, милый, — это «милый» было откровенным призывом помочь.

— Послушай! — выкрикнул он так громко, что она невольно подняла палец в предостерегающем жесте. — Я был полным кретином, ублюдком законченным! Мне стыдно, как никогда не было в жизни. Я сделаю все, понимаешь все, чтобы исправить положение!

Он чувствовал себя раздетым донага, ничтожным и знал, что она ощущает то же самое. Взаимное отчуждение наступило внезапно, хотя он не мог до конца понять, когда и как это пришло к ней. Он понимал, что какое-то огромное непостижимое чувство давит на них обоих и в сравнении с ним физическое вожделение кажется пустым и вульгарным. Осознав свою неспособность понять это чувство, он ощутил еще больший холод.

— Страшно? — переспросил он, сам не зная зачем. — Не волнуйся, он сможет о себе позаботиться…

— Естественно! — перебила она. — Потому что он здесь единственный настоящий мужчина.

Шаги возвращались по коридору, мерные и тяжелые. Мортимеру начало казаться, что он слышит их всю ночь и будет слышать по гроб жизни. Он подошел к лампе и осторожно прикурил сигарету, снова прикрутив затем фитиль. Миссис Бэрли отошла к двери, прочь от него. Несколько мгновений они вслушивались в грузную походку Джона Бэрли, настоящего мужчины… И в сравнении с этим человеком он, Мортимер, был всего лишь презренным волокитой, пустым донжуаном. Шаги вдруг стали быстро затихать, а потом их почти не стало слышно.

— Вот, слышал? — воскликнула она взволнованно. — Он вошел в ту комнату.

— Ерунда, он ее миновал. Он собирается выйти на лужайку.

Затаив дыхание, они с минуту вслушивались. Звук шагов отчетливо донесся до них из соседней комнаты. Поскрипывали доски, шаги приближались, вероятно, к окну.

— Что я тебе говорила?! Он все-таки вошел туда.

На некоторое время воцарилось молчание. Тишину нарушало только их порывистое дыхание.

— Нельзя, чтобы… Чтобы он был один… Там, — слабым срывающимся голосом сказала она и дернулась к двери. Она уже взялась за ручку. Мортимер настиг ее и силой удержал.

— Не надо! Ради Бога, не надо! — он не дал ей повернуть ручку, и в этот момент из-за стены до них отчетливо донесся стук. На этот раз звук был глухой и тяжелый, и не было ни ветерка, чтобы стать его причиной.

— Это всего лишь тот шнур… Он там болтается… — зашептал Мортимер, окончательно утратив способность соображать и связно излагать мысли.

— Нет там никакого шнура, — сказала она чуть слышно и, покачнувшись, оперлась на его руку. — Я его придумала. Там вообще ничего не было, — поддерживая ее, Мортимер видел насмерть перепуганные глаза на бледном, как полотно лице. Прижимаясь к нему она прошептала: