Моррис Уэст: Адвокат дьявола

Он поздоровался, она же в ужасе смотрела на него. За одну ночь священник неузнаваемо изменился. Щеки провалились, горящие, как красные уголья, глаза глубоко запали, кожа пожелтела, спина согнулась, словно на его плечи взвалили тяжелую ношу, руки дрожали.

На мгновение Анна-Луиза забыла о собственных терзаниях:

– Монсеньор! Вам плохо?

– К сожалению, очень, – ответил он. – Я думаю, времени мне осталось совсем немного. Не смогли бы вы прогуляться со мной?

Она хотела резко отказаться, уйти в свою спальню, где ждал ее пузырек с таблетками, но Мередит взял графиню под руку и увлек в сад.

– Я видел юного Паоло, бегущего к воротам. Мне показалось, он очень взволнован.

– Да… взволнован. Завтра я собираюсь взять его в Рим, если его мать разрешит ему поехать со мной.

– Мистер Блэк тоже едет?

– Нет. Он остается здесь.

– Но потом присоединится к вам, не так ли?

– Я… я не знаю, какие у него планы.

– Знаете, – устало, но без тени сомнения возразил Мередит. – Знаете, моя дорогая графиня, потому что планы эти вы строили вместе. Чудовищные планы. Чудовищные для вас и для него… и для мальчика. Почему вы это сделали?

Она шла как во сне. И слова вырвались помимо ее воли:

– Я… я не знаю.

– Все еще хотите отомстить Джакомо Нероне?

– Значит, вам известно и это?

– Да, известно.

Теперь это не имело значения. Как и все остальное. Он мог спрашивать, о чем угодно, и она дала бы ответ на любой вопрос, потому что твердо решила потом подняться наверх, лечь в ванную, проглотить пригоршню таблеток и уже не проснуться. Она выдержит последнее, ужасное испытание. И все окончится.

Но следующие слова Мередита вернули ее к реальности. Она ожидала бы услышать их от Мейера, но не от священника, отмеченного печатью смерти. В устах Мейера им, однако, чего-то бы недоставало: задушевности, нежности, любви? Точного ответа дать она не могла.

– Знаете ли, моя дорогая графиня, Италия не подходит таким женщинам, как вы. Это страна солнца, агрессивности во всем, что связано с продолжением рода человеческого. Примитивная и страстная. Мужчина здесь – венец творения. Женщина, нелюбимая, неудовлетворенная, бездетная, – предмет насмешки для других и вечная мука для себя. Вы – страстная женщина. Вам необходима любовь, любовь во всех ее проявлениях, в том числе и плотских. Необходимость эта словно околдовала вас, даже привела к предательству. Вы стыдитесь этого, но можете совершать еще худшие поступки, потому что не знаете, как найти другой путь… Это так?

– Да.

Более она не сказала ничего, но могла бы добавить: «Я все это знаю, прекрасно знаю, лучше вас. Но знать – недостаточно. Куда мне идти? Что делать? Как найти то, что мне нужно?»

Мередит продолжал, и голос его теплел с каждым словом:

– Я мог бы посоветовать вам молиться, и это не худший выход, потому что рука Господа проникает и в тот ад, который мы создаем для себя сами. Я бы мог предложить вам исповедаться, и это неплохая идея, потому что вы выйдите из исповедальни с чистой совестью, в мире с Богом и с собой. Но едва ли это решение будет всеобъемлющим. Страх, неудовлетворенность, одиночество не покинут вас.

– Что же мне тогда делать? Скажите мне! Ради Бога, скажите!

Мольба так и вырвалась из нее. И Мередит ответил спокойно и рассудительно:

– Вам надо на какое-то время покинуть это место. Уехать отсюда. Но не в Рим. Это жестокий город. Возвращайтесь в Лондон и поживите там. Я дам вам письмо к моему коллеге из Вестминстера, и тот свяжет вас со специалистом, который займется вашими проблемами – души и тела. Пусть он полечит вас. Не ждите быстрых результатов. Походите по театрам, заведите новых друзей, возможно, вас заинтересует благотворительная деятельность… Быть может, вы встретите мужчину, который не только будет спать с вами, но женится и полюбит вас. Вы же очень привлекательны, особенно, когда улыбаетесь.

– А если я его не найду? – в голосе слышались панические нотки.

– Позвольте сказать вам что-то очень важное, – продолжил Мередит. – Одиночество – не такая уж новинка. Рано или поздно оно приходит ко всем. Умирают друзья, родные. Любовники, мужья. Мы стареем, начинаем болеть. А предельное абсолютное одиночество – это смерть, ждать которую мне осталось совсем недолго. И нет таблеток, чтобы излечить ее. Нет заклинаний, чтобы отогнать прочь. Одиночества не избежать никому из нас. Если мы попытаемся ускользнуть от него, то можно прямиком угодить в ад. Если мы примиримся с ним, если будем помнить: таких, как мы, миллионы; если постараемся помочь и утешить их, а не себя, в конце, возможно, и выяснится, что мы больше не одиноки. Что мы в новой семье, семье человека, отец которого – Бог… Если вы не возражаете, давайте присядем. Я… я очень устал.