Эндрю Найдерман - Адвокат дьявола

Аните Диамант, нашей классной

Ричард Джеффи торопливо спускался по величественной парадной лестнице федерального суда нью-йоркского Дворца правосудия. По его виду нельзя было сказать, что только что он выиграл дело, скорее, наоборот. Тонкая челка цвета воронова крыла растрепалась и подпрыгивала на голове в такт шагам, когда он сбегал вниз по каменным ступеням. Прохожие мельком бросали на него случайные взоры. Люди в Нью-Йорке все время торопились куда-то – успеть на поезд, в метро, поймать такси. Часто их просто бессознательно разносило по артериям Манхэттена невидимым, но всемогущим огромным сердцем, заставлявшим город пульсировать в магическом ритме, какого не встретишь больше нигде на свете.

Его клиент Роберт Фанди замешкался и остался позади, захваченный репортерами, облепившими его с бессмысленным упорством рабочих пчел.

Все они выкрикивали одни и те же вопросы: что дало возможность главе крупнейшей в нижнем Ист-Сайде фирмы считать себя невиновным во всех обвинениях в вымогательстве? Был ли этот суд просто политическим процессом, так как здесь велись разговоры о его участии в президентских выборах? И что значили слова главного свидетеля обвинения?

– Леди... и джентльмены... – заявил Фанди, неторопливо доставая кубинскую сигару из нагрудного кармана. Репортеры терпеливо подождали, пока он ее раскурит. – Вы можете обратиться с этими вопросами непосредственно к моему адвокату. Для того я и плачу ему. – Фанди расхохотался.

Репортеры дружно повернулись в сторону Джеффи. Но Ричард уже влез на заднее сиденье лимузина "Джон Милтон и партнеры". Один из самых молодых и ретивых интервьюеров бросился вниз по ступеням с криком:

– Мистер Джеффи, одну секунду, пожалуйста. Мистер Джеффи!

Небольшая толпа аккредитованных репортеров взревела хором, когда дверь лимузина захлопнулась и водитель обошел машину, усаживаясь за руль. Шикарный автомобиль тут же тронулся с места, отъезжая от тротуара.

Ричард Джеффи откинулся на сиденье, напряженно глядя перед собой.

– В офис, сэр? – поинтересовался водитель.

– Нет, Харон. Домой, пожалуйста.

Высокий египтянин, с кожей оливкового оттенка и восточными миндалевидными глазами, посмотрел в зеркало заднего обзора так пристально, словно вглядывался в хрустальный шар, предсказывающий будущее. Последовал почти неразличимый кивок, словно подтверждающий догадку.

– Да, сэр, – ответил Харон.

Выпрямившись на водительском месте, он тронулся со стоическим видом помощника гробовщика, управляющего парадным катафалком.

Ричард Джеффи сидел неподвижно, не меняя позы и даже не поворачивая голову, чтобы посмотреть в окно. Этот еще молодой, тридцатитрехлетний человек, казалось, старился с каждой минутой. Скулы заострились как у покойника, светло-голубые глаза запали, а на лбу прорезались морщины. Он невольно поднес руки к лицу, словно чтобы убедиться, что его еще не тронуло разложение.

Затем, наконец, откинул голову на мягкий подголовник и закрыл глаза. Почти немедленно перед ним возникла Глория, какой она была до переезда в Манхэттен: невинной и крайне доверчивой. Ее оптимизм и вера так возбуждали. Он был готов работать круглые сутки, чтобы сделать ее счастливой, защищать и утешать до самой гробовой доски.

Если бы он только знал, как близка она, эта гробовая доска. Не прошло и месяца с тех пор, как они расстались навсегда, в родильной палате манхэттенской больницы "Мемориал". И это несмотря на то, что она получила лучшее обслуживание, какое только можно купить за деньги. Беременность внешне протекала совершенно естественно и без осложнений. Она родила здоровенького малыша с удивительными чертами лица – казалось, в них запечатлен ангельский лик.

Но роды непостижимым образом исчерпали ее жизнь. Доктора не могли объяснить, как могла женщина во цвете лет погибнуть так необъяснимо и жестоко. Просто остановилось сердце.

На самом деле он лучше докторов знал действительную причину смерти. Все лишь подтвердило его подозрения. Он возложил всю вину на себя, потому что не кто иной, как он, довел Глорию до столь печального финала Она верила ему безоглядно, а он принес ее в жертву как агнца.

Теперь его сын мирно спал в их квартире, с жадностью присасывался к бутылочке молока и рос как на дрожжах, ничуть не беспокоясь, что вступил в этот мир без матери. Она расплатилась сполна за его появление на свет. Ричард знал – любой психоаналитик объяснил бы, что это так естественно для вдовца: обвинять ребенка, оставшегося сиротой. Только вот никакой, даже самый квалифицированный психоаналитик не знал того, что было известно ему.