Алекс Белл - Девятый круг

Чувствуя себя несколько озадаченным, я поднялся и последовал за Стефоми к выходу из отеля, а затем и на улицу, где воздух оказался обжигающе-холодным. Хорошо, что мое черное пальто было длинным, до щиколоток, и я застегнул его на все пуговицы, по самую шею. Однако лицо и пальцы при этом оставались открытыми, и мороз покусывал их. Даже не верилось, что еще совсем недавно нас радовала теплая осенняя погода. Внезапное погружение в зиму произошло как-то неестественно быстро.

— Сейчас холоднее, чем должно быть в данное время года, — констатировал Стефоми в то время как мы удалялись от отеля. — Ты заметил это?

Я молча кивнул. Казалось, некая странная разновидность похолодания опускалась на город по ночам, однако избавление от нее не приходило даже на протяжении всего последующего дня. По мере того как мы шли дальше, перед нашим взором открывались стрельчатые башенки Замка, а изумительные контуры «Хилтона» оставались позади. Мы спускались по дорожке, и подмерзший гравий хрустел под нашими ногами. Я обратил внимание на то, что под действием тяжести моего тела скопления смерзшихся камешков разламывались надвое, как если бы это были хрупкие стеклянные пластинки. Иней покрывал стены домов и мощенные булыжником мостовые очень тонким слоем, но тем не менее он не таял даже при свете дня, когда воздух становился немного теплее. И хотя на землю не падал ни дождь, ни снег, воздух казался насыщенным какой-то мягкой ледяной крошкой, она летела нам в лицо, от нее намокала наша одежда.

— Ощущение такое, будто сам воздух замерзает, верно? — задал вопрос Стефоми, словно угадав мои мысли.

Скоро мы дошли до Рыбацкого бастиона. Он так прекрасен, что если бы я жил поближе к нему, то приходил бы сюда каждый вечер, прежде чем возвратиться домой. В сущности, это сооружение представляет собой нечто среднее между замком и городской стеной, возвышающееся над Дунаем и протянувшееся вдоль вершины холма, с огромными оконными проемами без стекол и полыми башнями, в которые, поднявшись к ним, можно проникнуть через открытые входы в виде арок, а также через упомянутые оконные проемы, вырубленные в каменном массиве. Там есть крытые аллеи с мощенными булыжником дорожками, широкие лестницы с белыми изваяниями рыцарей в нишах и каменными львами, установленными на вершинах колонн. Такой ансамбль смотрелся бы великолепно в любое время года, но, когда он искрится остекленевшими капельками, намерзшими на каждый шпиль и на каждую башенку, на каждого застывшего на морозе рыцаря и на каждого льва, покрывшегося голубоватой ледяной корочкой, от его великолепия захватывает дух, и я мог бы часами любоваться им. Я люблю этот город, я действительно думаю, что это самый красивый город в мире, и я счастлив, что живу здесь. И если бы мне пришлось жить в каком-нибудь ином городе, а не в Будапеште, я наверняка чувствовал бы себя несчастным.

Мы вошли внутрь одной из крытых башен и остановились перед сводчатым окном, из которого открывался вид на покрытый льдом Дунай. Представшее перед нами зрелище было потрясающим. Шпили и башенки возвышались над меньшими по величине зданиями, и весь город сверкал в морозном убранстве, словно огромный заколдованный ледяной дворец, сошедший прямо со страниц зимней сказки.

— У нас есть небольшая проблема, — мягко сказал Стефоми.

Я взглянул на него, мои брови поднялись.

— Небольшая как в «пришествии Антихриста» или небольшая как в случае «не могу найти ключи от дома»?

— Боюсь, что первый вариант. Я… э-э-э… считал всю эту шумиху вокруг Антихриста следствием того, что в ближайшее время он должен обрести могущество, дающее возможность наносить настоящий урон… Понимаешь, начать творить опустошительные разрушения и прочее в том же роде. Но… несомненно, те даты, которые упоминает Нострадамус, не имеют никакого отношения к деятельности самого Антихриста.

— Давай ближе к делу, — попросил я, поняв, что он ведет разговор вокруг да около.

— Но тебе это не понравится, — со вздохом произнес Стефоми. — Упомянутые даты относятся к его рождению. А прошлой ночью Рафаил сказал мне, что тебе известно имя матери.

В моем сознании сразу же возник красочный образ двух противоборствующих аур вокруг Кейси. Одна, окрашенная в великолепные тона искрящегося золотистого цвета и способная в любой момент мгновенно сменить ее, другая — черная, источающая столь отвратительную порочность, что при взгляде на нее начинаешь испытывать сильнейшую душевную боль. Это должно было прийти мне в голову раньше. Я должен был знать это. А если совсем честно, то, может, я и знал.