Алекс Белл - Девятый круг

Я замялся, чувствуя себя виноватым.

— Ничего. Я понимаю, как это звучит, — продолжила она, пожав плечами. — Вляпаться по глупости в историю, а потом объявить себя непорочной Девой Марией… Но послушайте, Габриель, если бы это не было правдой, с какой стати в наш век и в наши дни стала бы я утверждать такое? Я знаю, что, если начну провозглашать себя беременной девственницей, люди объявят меня шлюхой и проституткой. Ведь я не дура, хотя окружающие, похоже, нередко думают иначе из-за раскрашенных волос, пирсингов и татуировок. Но боже мой, если бы я решила скрыть правду, то должна была бы говорить, что меня изнасиловали. Люди непременно поверили бы в это и жалели меня, а не презирали и не смотрели на меня с отвращением. Сейчас я думаю, что это нужно было сказать и родителям. Тогда я по-прежнему жила бы дома, и все, кого я любила, суетились бы вокруг меня. И я никогда не узнала бы, как мало для них значу. Я по-прежнему продолжала бы думать, что это такие люди, какими я всегда их считала.

Она не лгала мне. Я видел это по ее лицу — она не только считала, что говорит правду, она действительно говорила ее. Наверное, я все время знал это.

— Прости меня, — сказал я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучали нотки грусти и усталости. — Да, я верю тебе.

Почувствовав, что она все еще сомневается, я рассказал ей о некоторых случаях, происшедших со мной в последнее время. Разумеется, рассказал не все, поскольку не хотел ее пугать. Так, я ни словом не обмолвился ни об объятом пламенем демоне, который едва не обезглавил Стефоми возле церкви Святого Михаила, ни о получаемых мною странных записках. Не сказал я ей и о клочках черной шерсти, следах когтей и треснувшем зеркале в номере отеля, где жил Стефоми… Я знал, что Кейси верующая, — еще раньше она мне говорила, что все члены ее семьи католики. Но большинство верующих людей, даже если они действительно верят в существование ангелов и их антиподов — дьяволов, не в состоянии поверить в то, что дьяволы и ангелы могут расхаживать по Земле как вполне физически осязаемые персонажи, размахивая огромными мечами, раздирая оконные шторы, оставляя клочья черной шерсти на креслах и превращая в комки льда вино в бокалах на высокой тонкой ножке…

Но я рассказал ей, что, с тех пор как я приехал в Будапешт, на мою долю выпало достаточное количество необъяснимых событий. Что иногда меня преследуют странные сны, а после пробуждения — видения, которые я не могу прогнать. И что кто-то — или что-то — неотступно следит за мной и день, и ночь… И она поверила мне. Мне показалось, что она как будто испытала облегчение оттого, что не только с нею случаются вещи, не поддающиеся объяснению.

Когда я наконец поднялся, чтобы уйти, Кейси вложила мне в руку молитвенные четки. Ощущение гладкой поверхности бусин, мягкие звуки при их ударах друг о друга действовали успокаивающе. Я вернулся к себе, уверенный, что барьеры, существовавшие между нами, были в этот вечер замечательным образом устранены.

Если бы у меня когда-нибудь была дочь, я хотел бы, чтобы она была точно такой, как Кейси. Любил ли я Люка так же? Испытывал ли к нему такое же чувство? Убежденность, что ты сделал бы что угодно… все, чтобы обеспечить их безопасность от любой угрозы. Я не сберег Люка, ведь так? А родители обязаны обеспечивать безопасность своих детей. И надобность в этих маленьких, крошечных гробиках не должна возникать никогда. Ни потому, что заболели, ни потому, что недоглядели, ни потому, что произошел несчастный случай… Дети не должны умирать. Старики пусть умирают. Взрослые — иногда. Но не дети. Не знаю, почему Господь не запретит этого. Я не допущу, чтобы что-то случилось с Кейси. Я скорее умру, чем позволю чему бы то ни было причинить ей вред.

После инцидента с нападением на Кейси жизнь в течение следующей недели протекала без каких-либо происшествий, и это вызвало во мне необоснованное чувство уверенности. Становилось холоднее, и по ночам Будапешт покрывался опушкой инея, который таял по утрам с восходом солнца, сиявшего над городом со всей ясностью, остротой и свежестью, столь характерными для зимнего дня.

Ни записок, ни видений, ни странных снов не было. Не было и ночных визитов Лилит, даже после того, как я перестал принимать снотворное. И жизнь казалась мне сладкой как мед. Но вот вчера я получил еще одну записку. Как и предыдущую, ее подсунули под дверь, и она также была написана печатными заглавными буквами, но только на этот раз по-итальянски: