Пауль Локамп - Есть время жить-2

– Тут дробовик нужен, – заметил Айвар, подруливая к киоску.

– Ага, Бенелли, – не преминул съязвить я. – Тормози уж, стратег.

Первую парочку собак снял я. Мне надо было кого-нибудь убить. Просто душа требовала крови, пусть и этой, вязкой, которой наполнены зомби.

Стреляли, не выходя из машины, только слегка приоткрыв окна. Собаки сразу потеряли пятерых из своры, потом стая разделилась. Часть отбежала и скалила зубы в отдалении, вторая бросилась на машину. Этим повезло больше – сдохли быстрее. Когда они начали прыгать на двери, мы просто поджидали момент и били их в голову. Стрелок, сидящий на крыше, стрелять перестал – или патроны кончились, или боялся в нашу машину попасть. Вид этих тварей разозлил меня окончательно, будто внутри гранату взорвали. Когда одна из собак прыгнула на окно, я схватил её за горло и с удовольствием выстрелил в голову. Оставшаяся нежить отбежала, а я перезарядил пистолет и выбрался наружу.

– Ну, идите сюда, твари, – поле зрения сузилось, я видел только собак, скаливших в мою сторону зубы. Вскинул Сайгу к плечу и на одном дыхании расстрелял оставшихся. Когда последняя упала, я опустил ствол и сквозь зубы, с шумом, выдохнул:

– С-с-с-суки…

Сердце стучало, словно напоминая о своём существовании, в висках билась кровь. Напряжение последних дней понемногу отпускало, выпуская меня на свободу, в этот долбанный мир, из цепких лап страха.

– Ты чего, Робби, сдурел? – ко мне подскочил Айвар и рванул за плечо. – Куда ты нахер полез?

– Всё нормально, Айва, – сказал я, – вот теперь всё точно нормально…

– Я извиняюсь, джентльмены, что прерываю вашу забаву, – с крыши подал голос парень, – но хотел бы напомнить о своём существовании и искренне поблагодарить за помощь. Если бы не вы, эти милые друзья человека употребили бы меня на обед.

Мы повернулись в его сторону; не знаю, как Айвар, а я, когда из машины выскочил, про этого «альпиниста» напрочь забыл. Если бы во время стрельбы он дернулся, гарантированно получил бы от меня пулю.

По прибалтийским меркам невысокий, где-то метр восемьдесят, не больше. Светловолосый, с весёлыми, серыми глазами. На правой щеке шрам, скорее всего, резаный. Полувоенная одежда, жилет серого цвета. Такие жилеты любят рыбаки и фотографы – карманов много. На голове бандана…

– Да не за что, – ответил я. – Каким ветром занесло?

– По-глупому, – спрыгивая вниз, ответил он, – небольшая поломка. А как наверх забрался – увольте, даже не вспомню. Ингвар, – представился он, – в прошлом свободный журналист, а в настоящем – свободный охотник и летописец конца Света.

– Журналист? – хором спросили мы и расхохотались.

– Вот уж воистину, – вытирая слезы, сказал я, – какого чёрта ты к этому киоску полез? Искал творения собратьев по перу?

– Да нет, как-то автоматически. Я и не подумал, – сказал Ингвар и посмотрел на разбитый киоск. – И точно, «печать». Да, – улыбнулся он, – скрытая тяга к печатному слову, наверное.

– Ладно, Журналист, – сказал Айвар, – время мало, идём твою машину глянем.

Пока они копались с машиной, я осматривал окрестности. Какой-то морф мелькнул между домами, но к нам не полез. Умный… Минут через пятнадцать мужики закончили копаться с машиной, и мы тронулись к выезду из города.

На выезде притормозили – перекурить и пообщаться в более спокойной обстановке. Ингвар даже кофе сварил на газовой горелке. Пока закипала вода для кофе, я успел рассмотреть и его, и транспорт, заметив на заднем сиденье длинный оружейный чехол и несколько рюкзаков.

– В общем, так теперь и живу, – рассказал он. – Мотаюсь по Прибалтике, делаю репортажи. Записываю рассказы выживальщиков. Изредка попадаются очень любопытные люди. Набрал ворох интересного материала, по идее, на хорошую книгу, если бы не Пигедец.

– Если бы не что? – спросил я.

– Пигедец, – повторил он. – Производная такая получилась. От слова Армагедон и П**дец. Если сложить вместе, то получится Пигедец, на мой взгляд – очень точное определение случившегося.

– Метко, ничего не скажешь, – усмехнулся Айвар. – Представляю, как ты жалеешь, что не можешь об этом написать в своей газете.

– Увы, – улыбнулся Ингвар, – место журналиста я потерял незадолго до всего этого. Оказался, по уверению сильных мира сего, непригоден к сей старейшей профессии.

– Это почему? – спросил я.

– Имел неосторожность написать то, о чём все говорили. Все знали и болтали, но писать, в нашем демократическом мире о таких вещах нельзя. Точнее – можно, но, как видите, чревато.