Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

Она услышала, как в двери повернулся ключ. Часы показывали начало девятого. Она решила, что он пил в «Прекрасной Креолке» на Флэтбуш Авеню. Рик начал сшиваться там примерно с год назад, он пил неразбавленный клэрэн и получал удовольствие от приглушенного гула, который всякий раз поднимался там с его появлением – он был единственным белым в этом баре, где собирались и пили ром одни гаитянцы. Он, разумеется, никогда не напивался слишком пьяным; это была его сильная черта – пить и сохранять полный контроль над собой. Любить и оставаться безучастным. Ведь было время, когда он любил ее, не так ли?

– Ты ел?

Он покачал головой.

– Будешь ужинать?

– Если у тебя есть что-нибудь. У тебя есть что-нибудь? – Он поставил дипломат на пол, новый дипломат, который он купил в июне.

– Я посмотрю. – Она нерешительно помолчала. Он не казался слишком пьяным. Вполне владел собой.

– Ты так и не нашел Филиуса? – спросила она.

– Пока нет. – Он прятал от нее глаза. Рик казался не просто усталым, а измотанным до предела, словно малейшего толчка было достаточно, чтобы он сорвался. Его гнев, когда он проявлялся, был неизменно холодным. Она боялась этого холода больше, чем побоев: его тщательный, академический выбор слов, манерный тон, бледные безжалостные глаза.

– Что это значит: «пока нет»? Прошла уже неделя, Рик. Никто из тех, у кого ты спрашивал, не помнит, чтобы видел его за последние полтора месяца. Я хочу знать, что происходит. Я хочу знать, имеет ли это какое-то отношение к... к той другой проблеме. – Сегодня ей было все равно, толкнет она его за грань, на которой он балансировал, или нет. Исчезновение Филиуса потрясло ее. В ее животе копошились крошечные паучки страха, предупреждая ее об опасности. Последний раз, когда кто-то из их друзей видел Филиуса, был за два дня до того, как тринадцатый канал транслировал «Бетти Блю».

– Ничего не происходит. Сегодня в «Креолке» я виделся с Ти-Жуэ. Он мне сказал, что Филиус поговаривал о возвращении на Гаити. У него еще оставались там родные. Ти-Жуэ полагает, что он завел себе маленькую подружку по дороге на Жакмель. Говорят, хорошенькая девчонка. Семнадцать лет и горяча, как перчик чили. Он познакомился с ней в прошлом году, когда ездил в командировку в Мариго. Ти-Жуэ говорит, она, по слухам, родила ему мальчика. – Рик сделал паузу и улыбнулся.

«Видишь, – словно говорила его ухмылка, – некоторые гаитянские женщины способны иметь детей».

– Вот куда подевался Филиус, – продолжал он. – Сама увидишь. Он вернется со своей татап petite [2] Маленькой мамочкой (фр.). , как-нибудь протащит ее в страну через Майами и появится здесь с нею к Рождеству. Вот увидишь.

– Я думаю, мы должны сообщить в полицию.

– Мы уже говорили об этом, Анжелина. Эта тема закрыта. – Левое веко у него подергивалось. На виске пульсировала жилка, темная, вздувшаяся от крови.

«Сегодня, – подумала она, – он, возможно, хоть раз потеряет контроль над собой».

– Нет, не закрыта, для меня – нет. Если ты не позвонишь в участок, я сама это сделаю.

– Ты никуда звонить не будешь. Филиус на Гаити. Заяви в полицию, и ты просто создашь для него кучу проблем, если он попытается провезти свою девушку через Флориду.

– Ты хочешь сказать, что это создаст кучу проблем для тебя. Ведь ты именно это имеешь ввиду, Рик, не правда ли? Ведь так?

Он понимал, о чем она говорила. Он не был тупым.

Рик фыркнул и отвернулся, направившись в ванную. Анжелина пожала плечами и опустилась в ближайшее кресло. Что толку спорить? Но она была права, она знала, почему Рик отказывался посвятить в это дело полицию.

Половина гаитянцев, живущих в Нью-Йорке, въехала в страну незаконно. Они кое-как добирались до Майами в старых, протекающих лодках, отдав за этот переезд сбережения всей своей жизни. Некоторые тонули по дороге, других по прибытии задерживали и отправляли в центр для переселенцев на Кроум Авеню. Те, кому везло, отыскивали друзей или родственников и как можно быстрее ложились на дно. Кто-то оставался в Майами, остальные перебирались на север: те, у кого было немного денег, – в Квинз или на Манхэттен, прочие – в Бруклин.

Они жили по десять человек в одной комнате, которую снимали в осыпающихся многоквартирных домах из кирпича, или дрожали за дверью с тремя замками в квартирах многоэтажек. Брались за самую серую, самую унизительную работу, получая один доллар за час и работая шестнадцать часов в день, семь дней в неделю, пятьдесят две недели в год. Улицы, на которых они жили, задыхались от отбросов, их соседями были пьяницы и наркоманы, их комнаты не обогревались, и они делили свою пищу с крысами и тараканами.