Виктор Точинов - Пасть

Вернуться, скорее вернуться к проверенному лекарству — он уже развернулся и поспешил обратно к дому, но тут же остановился, донельзя удивленный — боль была какая-то не такая.

Неправильная.

Казалось, вернулись ощущения позабытого было, но сейчас всплывающего в памяти сна: собачьи клыки рвут тело, он все чувствует и понимает, что должно быть больно, и это действительно больно — но боль существует только в мозгу и только как понимание — не раздирает и не выворачивает наизнанку нервные окончания…

Примерно так все происходило и сейчас — организм исправно сигнализировал, что с ним не все в порядке, что происходит что-то неладное; мозг исправно принимал и фиксировал эти сигналы… И все. Ничему, по большому счету, такая псевдоболь не мешала. Колыванов не стал анализировать странные ощущения и задумываться, следствие это или нет алкогольной анестезии.

Просто поспешил к пруду…

Удочка тихо и спокойно лежала на воткнутой в берег рогульке. Казалось, рыболов наживил и забросил ее, отойдя по спешному, но недолгому делу.

Этим мирная картина и исчерпывалась. Матерчатое сиденье опрокинутого складного стульчика разодрано пополам; круглая коробочка с червями втоптана в прибрежную грязь. Рядом валяется трехлитровая стеклянная банка — вода давно вытекла, два тускло поблескивающих карасика с палец размером не шевелятся…

Колыванов с трудом сглотнул комок в горле — жажда усиливалась, язык и небо казались облепленными раскаленным наждаком. Он едва удерживался от дикого желания опуститься на колени и напиться воды из пруда — сладковато пахнущей илом и покрытой кое-где крохотными островками ряски. Он смотрел на эти островки, медленно дрейфующие по ветру, — смотрел долго, очень долго. Потому что не хотел обернуться и…

И все-таки повернулся и пошел к самому дальнему концу участка, где сквозь бурые стебли прошлогодней полыни что-то смутно синело.

Куртка, это Сашина куртка… ему надоело ловить малявок, солнышко припекло, сбросил куртку и убежал играть к Бойчевским… у них там мальчик и девочка, почти ровесники Саши… заигрался… там и пообедал… пора звать домой…

Это была Сашина куртка. Но он ее не скидывал и к Бойчевским не убегал. Когда Колыванов увидел то, что увидел, ему захотелось встать на четвереньки и завыть во весь голос.

Так он и сделал.

— Это еще кто? — по привычке спросил у Филы Горянин, увидев выходящую из колывановского дома сильно ссутуленную, даже сгорбленную фигуру.

Фила, ясное дело, ничего не ответила. Горянин заглушил двигатель, выпустил из салона собаку. Незнакомец направлялся в их сторону. Фила, засидевшаяся в машине, рванула куда-то в глубь участка.

Хм… Миша вроде не собирался сегодня привозить строителей , подумал Горянин. Тяжело перешагнувший оградку человек приблизился, и Денис с удивлением узнал Колыванова. Даже не столько узнал, сколько угадал в искаженных чертах. Мелькнула шальная мысль, что у Миши Колыванова, учредителя и директора торговой фирмы «Орион-Трейд», есть брат-близнец, существование коего он тщательно скрывал от Горянина все пятнадцать лет знакомства. И этот блудный родственник объявился после недельного, а то и больше, запоя — грязный, обросший, пошатывающийся, с воспаленными глазами… Сильно исцарапанный — колючая щетина на подбородке в запекшейся, почерневшей крови. И босой. Но это был Миша. Чужой и совершенно на себя не похожий. Алкогольный перегар ощущался метра за три — и еще какой-то резкий, незнакомый и неприятный запах…

Когда же он успел так обрасти? Вчера ведь, кажется… — Мысль эту Денис не успел додумать, потому что Колыванов открыл рот и произнес одно-единственное слово:

— Пойдем!

Горянин подавился шутливой фразой о затянувшемся банкете — так поразил его этот голос. Сказать, что он был не похож на обычный голос Миши, — не сказать ничего. Он вообще ни на что не был похож. Хотя, впрочем…

…Когда-то давно, мальчишкой, Денис Горянин видел чудо-собаку. Ее показывали, как большую диковину, в его любимой передаче «В мире животных». Собака… умела говорить! Ну, не вела, конечно, светские беседы и даже не могла, подобно попугаям, выдавать связные фразы — но «произносила» десяток простейших слов: «мама», «дай!», «Ада» — так звали эту овчарку-суку.

На Горянина в отличие от умилявшегося ведущего речи собаки произвели неожиданно тягостное впечатление — гортань, не предназначенная природой для подобных упражнений, выдавала звуки жутковатые, пугающие гораздо больше лая, воя или рычания… Ту передачу Денис не забыл до сих пор — и сейчас голос Колыванова вдруг напомнил ему мертвящие и страшные собачьи слова…