Виктор Точинов - Пасть

— Да какие претензии… Устал я, как собака… Все последние дни копал в этом направлении. Потому как картина складывается интересная: похоже, орлы наши о свободном полете задумались до исчезновения Колыванова. Аферы их могли пройти исключительно при его отсутствии. И он, полное впечатление, что-то инстинктивно подозревал… Есть кое-какие зацепки…

Версия, привязывающая «орионовских» заговорщиков к исчезновению шефа, рассказом Метцеля не подтвердилась и не опроверглась. Но сейчас Граева интересовало другое. Происхождение своей ночной находки. Довольно неприятной и неожиданной.

— Претензий нет… — повторил он. — Есть кое-какие вопросы… Как часто ты проверяешься на предмет вредных насекомых? Сильное подозрение, что наши прохиндеи тут слушали. Иначе непонятно, как кое-какая информация к ним попала…

— Два раза в неделю, все по инструкции…

— И?..

— Чисто. Ничего. Ни разу…

Два раза в неделю… Эх, Воронин… Небось в одни и те же дни и в одно и то же время…

На самом деле проворовавшихся менеджеров Граев в этом грехе не подозревал. Не тот уровень техники. На радиорынке такого не купишь. И по Интернету не закажешь. Очень серьезные штучки нашел Граев, поработав здесь ночью с детектором. Очень серьезные люди интересовались происходившим в «Орионе».

Зря все-таки обвиняли Граева в грубой приземленности и полнейшей оторванности от мира изящных искусств. Художественная жилка у него, несомненно, была, и спектакль, разыгранный в «Орионе», был срежессирован на славу…

Проштрафившиеся менеджеры сидели по углам приемной, ожидая вызова к начальству, беседовавшему пока с Сережей Метцелем, — телефоны на секретарском столе отключены, мобильники у всех изъяты.

Быкообразные индивиды из спортивно-оздоровительного комплекса создавали надлежащую атмосферу: нагло курили, порой извлекали из карманов тяжелые предметы членовредительного назначения, лениво обменивались замечаниями о незавидной судьбе выявленных в других фирмах крысятников.

Одному из арестованных от неопределенности и переживаний приспичило по малой нужде. Бычара навис над ним, повертел у носа пудовым кулаком и утробным голосом посоветовал отойти к окну и отлить в цветочный горшок — бедолаге сразу расхотелось. Ребята из службы Воронина, не столь зверообразные, но весьма плечистые, тоже поглядывали на сослуживцев без любви и нежности, выразительно почесывая кулаки, — им объяснили, что среди прочего разворовывались и их премии.

А из кабинета доносился рявкающий голос Граева, порой перемежаемый жалобным блеянием Сережи, — слов из-за двойных дверей было не разобрать, но звук удара и шум падающего тела побледневшая часть аудитории услышала прекрасно. Блеяние стало чаще и активней, в рыканье Граева появились поощряющие нотки.

Минут через пятнадцать дверь распахнулась, вылетел Метцель, прижимающий обе ладони к лицу — из-под пальцев капало красным. Высунулся Граев, обвел свирепым взглядом сжавшихся на стульях жертв и уволок в кабинет ближайшую. Один из ребят Воронина увел в другую дверь Сережу.

Демонстрировал окровавленный кулак заговорщикам Граев недолго — театральная красная краска от крови вблизи и при дневном свете все же отличается. Ладно, клиенты в панике, не разберут ничего, зато если кто и дернется жаловаться (практически невероятно, но чем черт не шутит) — ни одно освидетельствование физического ущерба не обнаружит.

Граев усмехнулся и начал работать…

Менеджеры ломались и крошились, как чипсы в трясущихся руках любителя пива. Сольную партию вел Граев — метался угловатой тенью по кабинету, нависал над размягченными пребыванием в приемной клиентами и, казалось, готов был повторить расправу с Метцелем. Порой, сбавив обороты, давал понять, что считает очередную жертву отнюдь не главной пружиной в деле и готов многое спустить на тормозах при полной откровенности. Однажды даже вызвал из-за двери двух радостно осклабившихся обломов и устало сказал, показывая на упорствующего глупца:

— Забирайте. Но без шума. — И протянул им толстый рулон скотча. Подействовало моментально.

Словом, танец злого волшебника, режиссер-хореограф П. Граев. Когда обвиняемые начинали колоться, но пытались юлить и приуменьшать свои грехи, в дело вступал Слава. Его бритвенно-острые вопросы (никаких эмоций, сухие цифры, даты и факты) действовали на этом этапе ничуть не хуже жесткого прессинга Граева.

Катя и Воронин играли роль статистов. Она — неподвижная, бледная, безмолвная — всем своим видом демонстрировала, что является ярой противницей силовых методов, но других способов разговора со столь низкими и гнусно ее предавшими людьми не видит.