— Не знаю, — тихо ответила Клаудия и рассеянно взглянула на дочь.
— Плохо, — вздохнула Джессика и вернула крышу обратно.
— Что плохо?
— К Джозефу жена приехала, да? Это плохо. — Она подняла раскрашенную фигурку женщины, повернула лицом к океану и снова поставила на место.
— Почему?
— Не знаю… Ты ведь его убьешь?
— Я никому не хочу зла…
— Папа говорит, убьешь. Из-за того, что с нами случилось. Со мной и с папой. Это Джозеф виноват. — Джессика придвинула игрушечную корову поближе к лошадке.
— Он не виноват, Джессика.
— Это все он…
— Джозеф обычный человек. Такой же, как все. Даже после смерти твой папа никак не хочет признать…
Джессика посмотрела на глиняные домики, потом — на мать:
— Ты ведь все равно убьешь Джозефа. А я — Тари.
— Хватит! — закричала Клаудия с такой ненавистью, что сама испугалась. Разве можно ненавидеть дочь?
Но это — не дочь. Это не может быть ее дочерью. Джессика изменилась, в ней появилось что-то новое. Неприятное. Гнилое.
— Если я убью Тари, то смогу с ней играть всегда. А когда ты умрешь, Джозеф станет твоим другом.
— Прекрати, Джессика. Пожалуйста, перестань.
— Это только сначала больно, а потом появляется такое приятное ощущение, словно ты все время паришь, поднимаешься, но остаешься на месте. Тебе понравится, вот увидишь.
Клаудия взглянула на дочь и рассеяно улыбнулась:
— Ночью, — сказала она, чувствуя, что перехватывает горло, — тебя так хорошо видно.
— Раньше духи приходили по ночам. Им мешал только дневной свет. Теперь все по-другому, гораздо хуже.
— Хуже?
— Теперь кругом сигналы. Миллионы сигналов. Они и сейчас проходят через твою голову. Хотя ночью их немножко меньше.
— А я ничего не чувствую.
— Ты просто не знаешь. Вода их разносит по телу. И ты заболеваешь. Становишься беспокойной, места себе не находишь, и сама не знаешь, отчего.
— Тебе они тоже вредят?
Джессика кивнула:
— Я ведь только сгусток энергии, мама. Я меняюсь от этих сигналов. — Она ненадолго замолчала, а потом продолжила со слезами в голосе: — Поэтому иногда ты меня даже не узнаешь.
— Узнаю, Джесси.
— Нет. Сигналы прошивают меня насквозь. А люди все говорят, говорят по телефону. Боже, сколько они говорят! А телевизор! А радио! Передачи, передачи, передачи… Такой шум! — Она зажала уши ладонями. — Я не могу быть твоей дочерью! — крикнула Джессика. — Здесь, внизу, никак не могу.
Клаудия снова повернулась к дому Критча.
— Не бывать нам одной семьей, — прошептала девочка, она поняла, о чем думает мать. — Ничего не выйдет. Надо тебе, наверное, умереть, мама.
Они погрузились в горестное молчание, наконец, Клаудия вздохнула:
— Да, наверное, надо.
— Уже скоро. Потому ты меня и видишь. Часть твоего тела уже умерла. Там пустота, ее надо чем-то наполнить. Я как раз в нее помещаюсь. Но, чтобы мы были вместе по-настоящему, ты должна умереть целиком.
— Я знаю, — простонала Клаудия. За окном в доме Критча горел свет. Там внутри целая семья. Когда-то этих людей разлучили, но теперь они снова вместе, и от этого стали еще сильней. Больше они темноту на порог не пустят.
Судя по одежде, женщина утонула лет шестьдесят назад. Короткая стрижка, вечернее платье из бархата и шифона и одна длинная перчатка. Вторая потерялась. Меховое боа промокло насквозь, свалялось и выглядело отвратительно. Женщина была босиком. В сгущающихся сумерках мертвое тело наводило ужас. Утопленница казалась героиней гангстерского фильма, которую убили и бросили на берегу в назидание другим.
Вокруг собрались полицейские и солдаты, они смотрели на тело и негромко переговаривались. Доктор Томпсон чувствовал себя как на выставке сюрреалистов. Может, это просто дурацкий сон? Вот что значит есть на ночь жареную свинину. Солнце медленно погружалось в океан. Стучали молотки. Забор становился все длиннее. Томпсон тихонько ущипнул свою руку. Больно. Нет, это явно не сон.
Вдалеке что-то застрекотало, словно включили газонокосилку. Рамси тут же начал бормотать в микрофон. Выслушал ответ, закрыл глаза и как-то сразу сник. Городок окружали скалистые холмы, поэтому казалось, что звук идет отовсюду. Шум нарастал, люди на пляже поворачивали головы и смотрели в сторону мыса. Над скалой показался большой оранжевый вертолет, скорее всего, он вылетел с новой военной базы в Прямборо.
На пляже и на дороге военные побросали свои дела и следили за вертолетом. Машина зависла над причалом, из нее по канату спустился военный в темно-синей форме и летном шлеме. Похоже, армейская шишка. Он сразу же начал раздавать указания направо и налево. Первым делом военный ткнул пальцем в сторону дороги и приказал перекрыть движение транспорта. Кто-то из полицейских чинов попытался спорить, но тщетно. Пришлось отправить регулировщицу выполнять приказ. Военный в шлеме посмотрел сначала на море, потом на тент. Томпсон, Чейз и Рамси молча наблюдали за этой сценой.
Читать дальше