— А твоя Логинова приедет?
— Кто ее отпустит в середине четверти? Раньше весенних каникул Зизи не объявится.
— Значит, пока мы будем бродить по ужасному подземелью, Логинова будет развлекаться и дышать свежим воздухом?
— Голову даю на отсечение, Зизи первой полезла бы в склеп. Это ее жизненный принцип — соваться в самое пекло. Лучше подумай, что станет с теми двумя, если мы будем ждать до весны?
— Танька только поморщилась:
— Я, конечно, не отказываюсь, но все должны быть в равных условиях.
— Между прочим, Светка Акулиничева не ломалась.
— А они уже пахнут?
— Не знаю, Панкратова, вместе будем принюхиваться.
Танька наконец-то воспользовалась кодовым замком и скрылась в подъезде, махнув на прощание тяжелой косой. Хотела бы я знать, какое она приняла решение. Надо было спешно возвращаться домой. Из-за терроризировавшего город маньяка родители просто помешались на нашей безопасности, и я бежала по улицам, не желая новых осложнений, вызванных непредвиденным опозданием.
Успев вернуться к назначенному часу, сразу после обеда я занялась телефонными звонками. Разговаривать с Толкачевым было легко. Узнав, что мы отправляемся в экспедицию завтра, он пообещал взять старые простыни и сразу же, не вдаваясь в праздную болтовню, повесил трубку. С Ивойловым все оказалось сложнее. Он легко согласился идти в склеп, но в его голосе мне послышались подозрительные интонации. Зная Сережку, можно было предположить, что завтра он просто не придет в школу, а потом появится со справкой, украшенной печатью его папочки — главврача 23-й районной поликлиники. Самое скверное заключалось в том, что стоило хотя бы одному из нас отказаться участвовать в этом деле, как компания наверняка бы распалась из-за нежелания каждого расхлебывать неприятности за двоих.
А воскресный вечер шел своим чередом. Папа просматривал накопившиеся за время его дежурства рекламные газеты, а мама колдовала на кухне, готовя что-то вкусненькое. Я села за обеденный стол, незаметно стянула мучнистый комочек и сунула его в рот.
— Вика, сырое тесто вредно.
— Я только чуть-чуточку. А что это будет?
— Пирожки с курагой.
Я замолчала и стянула еще один кусочек теста. Как всегда, в нужный момент хитроумные мысли меня не посетили, и я начала с удручающей прямотой проламывающегося сквозь торосы ледокола
— Мам, расскажи о наших предках — бабушках, прабабушках…
— До сих пор тебя не слишком интересовала история нашей семьи, — мама посмотрела на меня с удивлением, — может быть, ты собралась вступить в Дворянское собрание?
— Просто хочу узнать корни своего рода. Взрослею, наверное.
— Ой ли, дочурка? Заранее разочарую — родственников в Америке у нас нет, и к династии Романовых мы отношения не имеем.
— Если честно, я хочу побольше узнать о своем амулете. Ты давно об этом рассказывала, и как-то все выветрилось.
— Тогда слушай одним ухом, а второе зажми для надежности.
— Я могу заткнуть и нос… — Мы рассмеялись.
— Проследить начало нашей родословной несложно. Все произошло в середине прошлого века…
— Позапрошлого?
— Никак не могу привыкнуть. Скажем точнее — события развивались в середине девятнадцатого столетия. Однажды, ранним июньским утром 1841 года, на крыльцо дома купца второй гильдии Степана Прохорова кто-то поставил большую, сплетенную из ивовых прутьев корзину. Несколько позже дверь дома отворилась, и на улицу вышла кухарка Прохоровых… назовем ее Евдокия. Евдокия собиралась на базар и уже спустилась по ступеням, но внезапно ее остановил странный звук. Сперва кухарка подумала» что под крыльцом ощенилась дворовая собачка Розка, но тут же заметила таинственную корзину. В ней кто-то шевелился. Евдокия охнула, перекрестилась и с криком "дитятю подкинули!" бросилась будить барина.
— Мам, ты так убедительно рассказываешь, будто сама все видела. Это правда?
— Подробности нам не восстановить, но в одном сомневаться не приходится — купец Степан Прохоров действительно подобрал подкидыша. Это была хорошенькая малышка месяцев восьми-десяти от роду, наряженная в богатое шелковое платьице. Кстати, на ее шее висел серебряный медальон на длинной цепочке. В корзине обнаружили записку, набросанную неразборчивым, торопливым почерком. Не оставивший своей подписи автор умолял приютить девочку, которой якобы грозила смертельная опасность, ни в коем случае не снимать с ее шейки медальон и, мало того, проследить, чтобы со временем она передала серебряную безделушку своей дочери, и так продолжалось бы из поколения в поколение. А еще среди батистовых пеленок нашли толстую пачку денег, и это заставило Степана Прохорова с уважением посмотреть на подкидыша… Сонечку, так звали малышку, удочерили. Однажды приемная мать девочки Марья Васильевна попыталась забрать у нее амулет, но девочка страшно раскричалась, а к вечеру у нее начался жар. Серебряный амулет вновь повесили на грудь ребенка, и с тех пор никто не пытался отобрать его у Сонечки.
Читать дальше