Лорен Оливер - Пропавшие девочки

– Как ты? – спрашивает Сара после того, как Мэдди, приняв мой заказ и напевая нечто неразборчивое себе под нос, бежит к машине.

– Знаешь, все так же, – отвечаю я. – А ты?

Она кивает, глядя в сторону и щурясь от света.

– По-старому. Я пока под домашним арестом. И в школе все обращаются со мной как с сумасшедшей. – Она пожимает плечами. – Но могло быть и хуже. Мэдди могла… – она обрывает фразу, словно до нее внезапно доходит смысл собственных слов. «Могло быть хуже. Я могла бы быть на твоем месте. Моя сестра могла умереть». – Прости, – говорит она, заливаясь краской.

– Ничего, – искренне говорю я.

Я рада, что Мэдди вернулась домой целой и невредимой. И что мерзкий Андре сидит за решеткой, ожидая приговора. И это единственная хорошая новость с момента аварии.

С тех пор, как Дара умерла.

– Давай встретимся на днях, ладно? – Когда Сара улыбается, ее лицо мгновенно преображается и становится красивым. – Можем посидеть у меня, посмотреть кино. Раз уж я под замком.

– С удовольствием, – отвечаю я, и она возвращается в машину.

Мэдди уже сидит сзади. Она прижимается к стеклу лицом, расплющивая его, и я смеюсь и машу рукой им вслед, чувствуя внезапный прилив грусти. Дружба с семьей Сноу – это одна из многих вещей, которые я уже никогда не смогу разделить с Дарой.

– Кто приходил? – спрашивает тетя Джекки, выкладывая на столешницу яблоки, огурцы и свеклу. Верный признак того, что мне грозит неизбежная необходимость отведать одно из ее фирменных смузи.

– Девчонки из школы продают печеньки. – Не хочу вдаваться в детали и отвечать на вопросы о Сноу, не сегодня.

– А, – тетя Джекки выпрямляется, – а я надеялась, это тот мальчик.

– Какой мальчик?

– Джон Паркер. – Она снова начинает копаться в холодильнике. – Я все еще помню, как он мучил тебя, когда вы были маленькими…

– Паркер, – перебиваю я. – Никто не называет его Джоном.

Его имя вызывает привычную боль в груди. Наверное, сейчас он забывает меня, забывает нас: девочку, которая умерла, и девочку, которая сошла с ума. Нас вытесняют новые воспоминания, новые девушки, новые поцелуи, словно ил, оседающий на дне реки. – Он в Нью-Йорке.

– Вовсе нет. – Теперь она выкладывает продукты из холодильника на пол: морковь, соевое молоко, тофу, оранжевый веганский сыр. – Я утром видела его маму в магазине. Такая приятная женщина. Такая спокойная, чистая энергетика. В общем, она сказала, что он дома. А где имбирь? Уверена, я брала…

На мгновение я теряю дар речи.

– Он дома? – повторяю я. – Что ты имеешь в виду?

Прежде чем вернуться к своему занятию, она бросает на меня быстрый понимающий взгляд через плечо.

– Не знаю. Думаю, он приехал на выходные. Может, соскучился по дому.

Соскучился по дому. Боль в моей груди, дыра, которая осталась там после смерти Дары и стала еще больше, когда Паркер уехал, похожа на тоску по дому. И я понимаю: Паркер означал домдля меня. Год назад он ни за что бы не приехал домой, не сказав мне об этом. Но год назад он не знал, что я – сумасшедшая. Год назад я и не была такой.

– Вот он. Спрятался за апельсиновым соком. – Тетя Джекки выпрямляется с имбирем в руках. – Как насчет смузи?

– Может, чуть позже.

В горле сжалось так, что я даже воду не смогу проглотить. Паркер всего в пяти минутах от меня, даже в двух, если пойти по короткому пути, через посадку, и все же он как никогда далек от меня.

Мы целовались этим летом. Он целовал меня. Но мои воспоминания о том времени расплываются, словно кадры из старого кино. И кажется, что все это было не со мной.

Тетя Джекки хмурится.

– С тобой все в порядке?

– Да, – отвечаю я и заставляю себя улыбнуться. – Просто немного устала. Думаю, мне стоит ненадолго прилечь.

Кажется, она мне не верит. Но решает не давить на меня.

– Я буду здесь, – говорит она.

Наверху я направляюсь в комнату Дары, точнее – в ее бывшую комнату. Теперь здесь будет гостевая спальня – чистая, безликая и украшенная нейтральными репродукциями Моне на стенах, покрытых краской оттенка № 12. Комната стала казаться намного больше, чем раньше, не только потому, что из нее убрали все вещи Дары, но и потому, что ее самой теперь здесь нет, такой большой, живой и реальной. Рядом с ней все казалось маленьким.

И все же нам хватило несколько часов, чтобы стереть все следы ее присутствия. Все, что она покупала, получала в подарок, любила, хранила, все что накапливалось в ее комнате годами, было рассортировано, сложено по пакетам или выброшено – меньше чем за день. Как легко нас, оказывается, стереть.