Лорен Оливер - Пропавшие девочки

Сирены останавливаются. Все вокруг видится мне, словно в замедленной съемке. Даже дождь кажется замерзшим в воздухе, стена воды, повернутая по диагонали. Три машины останавливаются неподалеку. Какие-то люди бегут ко мне. В свете фар они превратились в безликие тени.

– Ник! – кричат они. – Ник! Ник!

«Беги».

Это слово приходит ко мне вместе с дождем. Его тихо нашептывает ветер, обдувающий мое лицо.

И я бегу.

То лето, когда мне исполнилось девять, выдалось мокрым. Дождь неделями лил без остановки. Дара даже заработала пневмонию, и при каждом вдохе в ее легких что-то хлюпало, словно влага каким-то образом просочилась и внутрь нее.

В первый солнечный день за все лето мы с Паркером отправились посмотреть на Олд Стоун Крик (обычно вялый ручеек шириной фута в два). Из-за дождя он стал бурлящей полноводной рекой, затопляющей берега и превращающей всю местность вокруг в сплошное болото.

Дети постарше бросали в поток пустые банки и смотрели, как их крутит течение, то унося под воду, то снова позволяя им всплыть на поверхность. Один из этих ребят, Йен Дженнингс, забрался на хлипкий мостик через реку и прыгал на нем, а вода неистовствовала у самых его ног.

А потом в одно мгновение не стало ни Йена, ни мостика. Это все случилось так тихо и быстро. Прогнившее дерево не выдержало, и Йена закружило в водовороте деревянных обломков и бурлящей воды, а все бежали за ним и кричали.

То же самое и с памятью. Мы строим аккуратные мостики. Но они слабее, чем мы думаем.

И когда они рушатся, мы тонем в воспоминаниях.

В ночь аварии тоже шел дождь.

Это вышло случайно.

Он ждал моего возвращения с вечеринки у Арианы, слегка подпрыгивая на крыльце перед домом. Дыхание кристаллизовывалось в воздухе. Капюшон толстовки был низко надвинут, скрывая лицо в тени.

– Ник, – голос был хриплым, словно он слишком долго молчал, – нам нужно поговорить.

– Привет, – проходя мимо него к двери, я старалась держаться на максимальном расстоянии. Онемевшими от холода пальцами я искала в сумке ключи. Дара настояла на том, чтобы я дождалась костра. Но дождь усилился, и темное месиво порванных бумажных стаканчиков и окурков так и не удалось разжечь. – Мне тебя не хватало на вечеринке.

– Подожди. – Он схватил меня за запястье, не дав открыть дверь. Его пальцы были ледяными. Лицо искажено неведомыми мне эмоциями. – Не здесь. У меня.

Только тогда я увидела его машину, припаркованную невдалеке и частично скрытую соснами, словно он намеренно оставил ее там, чтобы остаться незамеченным. Он шел впереди меня: руки глубоко в карманах, плечи были опущены, словно он зол.

Наверно, мне нужно было ответить «нет». Наверно, мне нужно было сказать «я устала».

Но это был Паркер, мой лучший друг. Или тот, кто когда-то был моим лучшим другом. К тому же я и представить себе не могла, что за этим последует.

Поездка до его дома заняла ровно пятнадцать секунд. Но мне они показались вечностью. Он не проронил ни слова, крепко сжимая руль. Лобовое стекло почти полностью запотело. Дворники едва справлялись с потоками воды.

Он обернулся ко мне только после того, как припарковал машину.

– Мы так и не поговорили о том, что произошло в День Отцов-основателей, – сказал он.

Печка была включена, теплый воздух шевелил его волосы, торчащие из-под шапки.

– Что ты имеешь в виду? – осторожно спросила я, чувствуя каждый удар своего сердца.

– Так для тебя… – Паркер барабанил пальцами по своим бедрам, верный признак того, что он нервничает, – для тебя это ничего не значило?

Я ничего не ответила. Мои руки, лежащие на коленях, казалось, стали весить целую тонну.

На балу в честь Дня Отцов-основателей мы с Паркером забрались в бассейн и попытались найти оттуда выход на крышу. И нам это удалось, мы обнаружили небольшую лестницу, взобрались по ней и, забыв о танцах, просидели вместе целый час, распивая бутылку «Кроун Роял», которую он стащил у отца. Без всяких на то причин нам было невероятно весело.

До тех пор, пока он не взял меня за руку.

До тех пор, пока он не начал смотреть на меня так, что вдруг стало совсем не до смеха.

Мы едва не поцеловались той ночью.

А потом, когда пошли слухи, что танцы я пропустила из-за того, что обжималась в бойлерной с Ароном, я позволила всем так думать.

Из-за дождя свет на его крыльце превратился в какие-то сумасшедшие геометрические узоры. Какое-то время он молчал.

– Ладно, слушай. В последние месяцы между нами творится что-то странное. Не спорь, – отрезал он, когда я открыла было рот, чтобы запротестовать. – И это моя вина. Господи, я прекрасно это понимаю. Мне нельзя было… ну, да ладно. Я просто хотел объяснить. Насчет Дары.