Нэнси Хольдер - Изменившиеся

Теперь весь мир охватило новое безумие. Каждую доступную поверхность украшали надписи вроде «вампиры сосут», а люди взахлеб делились добытыми крайне противоречивыми сведениями. Вампиры неразумны — или они крайне умны. У них есть вожак, и они действуют по плану — или у них полная анархия, и все происходит совершенно стихийно. Они соблазняют вас мрачной чувственностью или набрасываются, словно звери, без малейших ухищрений. Это как-то связано с глобальным потеплением; они террористы. Эту напасть создало правительство.

Джилли видела множество вампиров. Белолицые и оскаленные, они проносились по улицам и выглядывали из окон, напоминая Уилла Смита в жуткой компьютерной обработке. Она не понимала, как ее до сих пор еще не убили, — ведь она такая неудачница. Но в одном была уверена наверняка: они больше похожи на людей, чем на животных, только на очень злых людей. Их птицы атаковали бездумно, но сами вампиры слушали музыку и угоняли мотоциклы, просто чтобы покататься, и оставляли в живых персонал подземки, поэтому поезда продолжали ходить. Но так или иначе, этот мир был уже почти мертв.

После очередного случая, который едва не стал в ее невезучей жизни последним — вампир показался из-за угла прямо перед ней, и она, развернувшись, бросилась бежать изо всех сил, — она разразилась рыданиями, от которых ее тощий живот почти сводило судорогой. И тогда Бог, должно быть, уловил намек, или почувствовал себя виноватым, или что-нибудь еще в этом роде. И в конце концов Он — или Она, или Оно, или Они, чем бы это ни было, — совершил нечто похожее на чудо.

Пошел дождь. Сильный. Вода ручьями хлынула с небес, как будто пожилые дамы-ангелы взялись мыть свои крылечки. Потоки обрушились на крыши домов и верхушки деревьев, словно все слезы ньюйоркцев, словно вся кровь, пролившаяся из глоток мертвецов.

Дождь приглушил огонь и намочил ее пальто как раз в такой мере, чтобы она сумела проскочить сквозь огненный заслон и вынырнуть в каком-то адском ином мире. Все здесь было покрыто серым и мертвенно-белым пеплом: деревья, здания, брошенные машины, мостовые. Она тащилась по сугробам рассыпчатой смерти.

И там стоял он. Он там стоял…

Городской дом Эли. Некогда выкрашенный бирюзовой краской и с американскими флагами, а теперь перед ним на груде золы, похожей на странные зернистые листья, лежал перевернутый трехколесный детский велосипед, тоже запорошенный пеплом. Затем ей померещилась тень — что-то вроде бы шевельнулось за окном. Джилли долго смотрела туда, раз уж действительно добралась, но в глубине души не верила, что обнаружит здесь хоть какие-то признаки жизни. Ничто больше не двигалось, и она задумалась: а вдруг она сошла с ума, или умерла, или все это просто вообразила. К этому времени Джилли уже не сомневалась, что мертвые могут быть столь же безумными, сколь и живые. Она проковыляла вверх по ступеням крыльца, вздымая покров смерти, и едва не задохнулась в облаке пепла.

Она постучала, но никто не ответил, и тогда она распахнула дверь.

Эли и его отец стояли друг против друга в гостиной, где над пианино висел старинный гобелен, изображающий евреев при Массаде. Эли, с длинными волосами и отросшей бородкой, выглядел высоким и тощим. В толстовке с символикой Нью-Йоркского университета, которую ему подарила Джилли, он был похож на раввина левых взглядов. Мистер Штейн, в темно-синем свитере и почти черных брюках, остался все тем же мистером Штейном.

— Тупой гомик, — кричал он, — ты попросту умрешь там, снаружи.

— Заткнись! — заорал в ответ Эли. — Прекрати меня так называть!

— Эли, — прошептала она, стоя в дверном проеме. — Эли, это я.

Они оба обернулись на голос.

— Джилли!

Эли вскрикнул от радости, сгреб ее в охапку и притиснул к груди. Она казалась сама себе легкой, словно иссохший лист, и голова ее кружилась от счастья. Эли был жив. И в безопасности. И по-прежнему здесь, у себя дома, вместе с родителями.

— Боже мой, ты в порядке? — спросил он, а затем, прежде чем она успела ответить, добавил: — Ты видела Шона?

— Нет, — ответила она.

Он сник. И она, видя страдание на его лице, снова почувствовала себя едва ли не раздавленной.

На кухне его сухопарая, черноволосая, похожая на ведьму мать стояла у плиты, как будто бы ничего не изменилось. У них были электричество и газ, и от аромата горячей еды — лука, мяса — рот Джилли наполнился слюной. Она разревелась, и Эли обнял ее крепче, прижимая к себе. Его запах оказался таким приятным — таким чистым, почти непорочным.