Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров

Я выигрывала время, встав перед зеркалом и отряхивая волосы.

— Вам нужна другая жизнь, — сказала я, — если эта подойдет к концу. Я могла бы забрать вас из гроба и…

Он покачал головой. Я увидела это в зеркале и поняла, что по крайней мере один миф не соответствует действительности.

— Если меня решат похоронить, то, я уверен, они проделают это со всей тщательностью и прежде всего удостоверятся, что в гробу именно я. Возможно, даже позаботятся о том, чтобы сначала проткнуть меня колом. В структурах есть люди, знающие правду. Некоторые, конечно, и должны были ее знать, например те, кто якобы отвечал за сохранность моего тела. Им хорошо заплатили, а некоторым… — Он усмехнулся, сверкнув клыками. — Некоторым позволили писать об этом книги и зарабатывать на них. Но есть и другие, которые тоже знают, и некоторые из них, возможно, еще живы и находятся у власти. — Казалось, он вдруг испугался чего-то — или не столько испугался, сколько вспомнил что-то пугающее, отчего глаза его округлились, рот немного приоткрылся, отчасти от потрясения, отчасти от страха. — Вы знаете, что они вогнали кол в Сталина? Проткнули его колом и закопали.

Я помнила, что не должна выказывать изумления. Точнее, помнила, что не должна вести себя так, будто это старые новости и я удивлена, что они ему известны. Вместо этого я легонько вздрогнула, распахнула глаза и переспросила:

— Сталина? Он был одним из вас?

Он хихикнул, довольный, словно ребенок, победивший меня в игре.

— О, вы не знаете всего, мисс американский репортер, верно?

Я пожала плечами:

— Сейчас речь не о Сталине. Он теперь далекое прошлое. Хотя, возможно, — добавила я, решив, что пора вызвать в нем немножко ревности, — он оказал на коммунизм большее влияние, чем вы.

Ленин не попался на эту удочку. Он повел плечом и возразил:

— Не на коммунизм. На режим, на правительство Советской республики, но не на коммунизм. Коммунизма никогда не существовало бы, он растаял бы как тень без меня. Я пришел на жалкие останки Февральской революции, написал свои «Апрельские тезисы» и все привел в движение. Все, чтобы сделать мечту о коммунизме явью. Мечту об идеальном государстве, где не будет неравенства и несправедливости. — Он помолчал и нахмурился. — Только все это очень похоже на сон, который длится лишь недолго, и ты просыпаешься и видишь, что реальный мир вторгается в твои мечты. — Он потер лоб двумя пальцами. — Я не рассчитывал, что все так выйдет. Не рассчитывал, что люди станут отказываться объединяться, отказываться улучшаться. А может, дело в Сталине. В нем никогда не было никакой тонкости. Но в конце концов… он умер за все свои грехи. В самом деле умер. Проткнут колом и похоронен в Кремле. — Он поднял глаза и склонил голову ко мне.

Почудилось ли мне, что его клыки сделались длиннее? Возможно. Когда он улыбнулся, медленно и лениво, из-под губ показались все те же небольшие кончики их.

— А теперь перейдем к вам. Вы каким-то образом узнали мой секрет. И хотите помочь мне.

— Почему вы вообще лежите в стеклянном гробу? — спросила я, стараясь не думать о том, что пошла на это добровольно. Что я добровольно держу свою шею в пределах досягаемости для его зубов. — И почему сделали Сталина вампиром и своим преемником, если на самом деле не хотели этого?

Его глаза вспыхнули гневом. Он оскалился. На миг мне показалось, что он бросится на меня. Но вместо этого он с силой стиснул подлокотник кресла.

— Он обманул меня. Эта грузинская свинья меня обхитрила. Он вошел ко мне в комнату, когда я… Когда я умирал и превращался… в то, что я есть сейчас. Он довел меня до бешенства. Говорил, что, едва я окажусь в его власти, он всадит в меня кол. И что он убил Троцкого. Я был… — Он прокашлялся и, казалось, немного взял себя в руки. — Я был болен. Я не смог сдержать гнев. И вцепился ему в горло. — Он помолчал и глубоко вздохнул, и я почувствовала, как он сдерживает ярость, которая в ином случае могла привести его на самый край и увлечь в бездну. — Но он все рассчитал, и незадолго до рассвета, когда тело мое изменилось, я начал впадать в смертельный сон. Хотя я еще и не был до конца вампиром, не боялся солнца, но уже всецело подчинялся дневному циклу. — Снова раскрытые ладони в знак своей беспомощности. — Я не выпил его досуха, как хотел. А когда, позднее, я пришел в себя, он уже начал превращаться в такого же, как я. Я не мог пить его кровь. А когда я совсем умер, он поместил меня в Мавзолей, чтобы я был под присмотром. Чтобы знать, где я. Он не отважился тогда проткнуть меня колом, нет, поскольку не был уверен, не обратится ли при этом мое тело в прах, а тогда люди могли заинтересоваться, куда оно подевалось. Но он выставил меня напоказ. Там, где я не смею пошевелиться ни днем ни ночью, не смею покинуть Мавзолей из-за этого проклятого почетного караула.