Кристофер Фаулер: Бесноватые

Та, что досталась мне, начала раздевать меня еще на улице. Любовь получилась неуклюжая и скрипучая, на одном из сидений верхнего яруса автобуса. Она освободила меня не только от родителей и от Англии, но и от всех моих неловких и тоскливых воспоминаний. Наверное, я никогда не был счастливее. Утром она ушла, держа в руке туфли и лениво послав мне через плечо воздушный поцелуй.

В это утро — первое после утраты невинности — все было иным: небо — неистово синим, от него болели глаза, воздух обжигал ароматом дикой лаванды, а море было заполнено ревущими белыми моторными лодками. Когда мы отправились в Ниццу, Сирил выбирал маршруты в объезд крутых подъемов, мы объехали грандиозную громадину Массиф д’Эстерель, потому что наш автобус быстро перегревался. Мы заложили крюк вокруг зарослей обгорелого кустарника у Сан-Рафаэля и Фрежю, в основном держась главных дорог. Но в какой-то момент стук в моторе дополнил тяжесть похмелья, и в поисках местечка, где можно купить пива и длинный французский батон, мы свернули на боковую дорогу, идущую среди сосен, пихт, оливковых рощ и акаций.

— Римляне высаживали деревья на обочинах дорог, чтобы легионеры могли спасаться под ними от солнца, — заметил Дон. — А теперь в них врезаются мотоциклисты и гибнут.

Разговор затухал. Все мы уже не были девственниками. Кроме Сирила — он остался один, и стало вдруг казаться, что он словно выбыл из игры. Чем дальше, тем более неприятным становилось его присутствие. Как будто мы были посвящены в какой-то заговор, в который ему ходу не было.

Пронизывающий утренний воздух был весь наэлектризован, мы сидели на поляне и ждали, когда остынет радиатор. Стив рассказывал о планах на жизнь. Он не собирался навечно оставаться в скобяной лавке, продавая замки и сверла. Стив планировал поступить в художественную школу и заняться живописью. Он уже начал рисовать, продал одну работу и был этим воодушевлен. Сирилу нравилось работать на автобазе, но он считал эту работу временной, пока не откроет в себе какой-нибудь настоящий дар. Я хотел стать музыкантом. Я провел некоторое время на студии звукозаписи и готовил демонстрационную пленку, только вот работа все время мешала. Дон хотел открыть в городе дело — что-то типа сети собственных баров. Он уже подготовил нечто вроде бизнес-плана, и теперь искал инвесторов. К тому времени, когда мы вновь выбрались на дорогу, наши планы на остаток жизни были расписаны.

— Значит, тебе все равно, чем заниматься, лишь бы это приносило прибыль, — мы с Доном постоянно пикировались, обсуждая будущее. Все тот же глупый спор о том, как бы не потерять совесть, став богатым и могущественным. Как будто есть какой-то выбор…

— Безусловно, я сохраню свои принципы, — ответил он, держа руки на огромной черной баранке руля и отрывая глаза от дороги, чтобы посмотреть на меня. — Если поступишься своими идеалами, все равно станешь нищим.

— Славная позиция, — согласился Стив, — надеюсь, так все у тебя и будет.

— Я не желаю превращаться в своего папочку, — сказал Сирил, — вечно в подпитии, рассуждает о старом добром времени, как будто было такое волшебное время, когда он не вел себя как идиот.

— Если мы объединимся на платформе общего политического сознания, молодежь изменит мир, — высказалась Сэнди, явно находившаяся под французским влиянием: такого рода выступления были рассчитаны в основном на то, чтобы всех раздражать. В тот год в Париже были волнения, так что, думаю, она просто озвучила широко распространенную точку зрения.

— Вы все забываете об одном, — заметил Стив, — молодежи не хватает власти и денег, а когда у нее в конце концов оказывается и то, и другое, она уже не хочет изменять мир, она хочет, чтобы он ей принадлежал. Богатому сойдет с рук и убийство.

Мы не успели приступить к решению искоренения проблемы Третьего Мирового голода, когда Сэнди напомнила, что собиралась заехать в Грасс, потому что там производят парфюмерию, а ей хотелось купить кое-какие соли для ванны. Согласно карте Сирила, дорога туда вела слишком узкая, а повороты были слишком крутыми для автобуса, поэтому мы развернулись и скатились на длинную ровную дорогу, разрезавшую две равнины, усеянные желто-коричневыми скалами. Дорогу обрамляли темные кипарисы. Какое-то время вдали были видны фермерские домики, разбросанные здесь и там. Затем вокруг тянулись уже только долины и леса.

После того как мы въехали в туннель из деревьев, настроение переменилось. Солнечный свет здесь дробился, и на черном гудронированном покрытии, раскрошившемся до земли по краям дороги, лежали неверные тени деревьев. Воздух стал прохладнее, и я впервые услышал птичье пение — не вдоль дороги, а на расстоянии, в потоках солнечного света. Была моя очередь вести автобус. Дон и Сэнди сидели наверху. Сирил и Стив только что закончили играть в карты, и со скучающим видом смотрели в окно, когда с шумом забарахлила трансмиссия. Автобус докатился до самой нижней точки на дороге, и я понял, что следующий подъем ему не одолеть. Мы остановились в густой тени, и я поставил машину на ручной тормоз.