Стивен Кинг - Худеющий

Она лежала неподвижно и смотрела на него глазами, черными, как смерть.

— Что, передумала? Попробовала бы, да дед твой не перенесет такой утраты.

Она молчала, но в глазах ее мелькнул мимолетный огонек.

— Думаешь — что с ним будет, если я в самом деле плеску тебе кислотой в морду? Ну что ж, подумай, подумай. Каково ему будет, когда вместо тебя, я решу умыть кислотой тех двух братишек в пижамах?

Я все могу, блядь. Сделаю и вернусь домой, и хорошо поужинаю. Посмотри мне в лицо, и поймешь, что я все могу.

Теперь, наконец, он приметил что-то в ее лице, нечто похожее на страх — но не за себя.

— Он проклял вас, — сказал Джинелли. — Я — его проклятие.

— Насрать на проклятие этой свиньи, — прошептала она и вытерла рукой кровь с лица.

— Он просит меня, чтобы никто не пострадал, не погиб, — продолжал Джинелли. — Я все так и делал. Но нынче ночью наш мирный договор заканчивается. Не знаю, сколько раз твой дед выходил сухим из воды с такими штуками. Но сейчас номер не пройдет. Скажи ему, чтобы снял проклятие. Скажешь, последний раз я просил. На, возьми вот это.

Он сунул ей в руку листок бумаги. На нем был записан номер телефона-автомата в Нью-Йорке.

— Сегодня ровно в полночь ты позвонишь по этому номеру и передашь мне, что сказал дед. Если понадобится мой ответ, позвонишь спустя ровно два часа. Если от меня будет послание, передашь ему… если будет… Вот и все. Так или иначе дверь закроется. Никто никогда по этому номеру не поймет, о чем ты толкуешь после двух часов ночи.

— Дед никогда не снимет проклятия.

— Может, и так, — кивнул Джинелли. — То же самое мне твой братец сказал вчера ночью. Но это уж не твое дело. Делай как положено, и пусть он сам решит, что предпринять. Объясни ему, что, если скажет «нет», тогда начнутся настоящие буги-вуги. Первой будешь ты, потом двое пацанов, а дальше — кого сами выберем. Так ему все и скажи. А теперь — в машину.

— Нет.

Джинелли закатил глаза.

— Вы когда-нибудь поумнеете? Я просто хочу быть уверенным, что у меня достаточно времени, чтобы смыться в неизвестном направлении без хвоста из двенадцати легавых. Если бы я захотел тебя шлепнуть, то не стал бы передавать эти послания.

Девушка поднялась. Ее немного шатало, но однако он влезла в машину и передвинулась на пассажирское сиденье.

— Это недалеко, — сказал Джинелли. Он вытер ладонью кровь со лба и показал ей. — После этого я очень хочу увидеть тебя размазанной по стенке.

Джина прижалась к дверце машины подальше от него.

— Вот так хорошо, — сказал Джинелли, садясь за руль. — Так и сиди.

Он выбрался на Финсон Роуд задним ходом, не включая фар. Колеса «Бьюика» слегка забуксовали. Переключил передачу с кольтом в руке. Когда Джина зашевелилась, он нацелил на нее дуло.

— Ошибка, — сказал Джинелли. — Двигаться нельзя совсем. Ты поняла?

— Поняла.

— Хорошо.

Он проехал тем же путем обратно, держа ее под прицелом.

— Всегда вот так, — с горечью произнесла она. — Даже за крохотное правосудие с нас требуют такую дорогую цену. Он твой друг, эта свинья Халлек?

— Я уже сказал, не называй его так. Он не свинья.

— Он проклял нас, — сказала девушка, и в голосе ее, помимо злости, послышалось недоумение. — Передай ему — Бог проклял нас прежде любого своего племени.

— Эти сопли рассказывай социальным работникам, бэби.

Она умолкла.

За четверть мили от того места, где в карьере был засыпан гравием Фрэнк Спартон, Джинелли остановил машину.

— О'кей. Достаточно далеко. Вылезай.

— Конечно. — Она ровно посмотрела на него своими бездонными глазами. — Но одну вещь запомни, мистер. Наши дорожки еще сойдутся. Когда это случится, я убью тебя.

— Нет, — ответил он. — Не убьешь. Потому что за сегодняшнюю ночь ты мне обязана жизнью. Если тебе этого мало, неблагодарная сука, добавь жизнь своего братишки прошлой ночью. Ты все болтаешь, но так и не поняла порядка вещей в этом мире. Не поняла, почему вы бездомные. И всегда будете такими, пока не бросите ваши делишки. У меня друга как воздушного змея можно запускать — только шарики подвяжи. Ну, и что ты имеешь? Я скажу тебе, что. Безносого деда, который проклял моего друга и смылся в ночи, как гиена.

Теперь цыганка плакала. Даже рыдала. Слезы ручейками стекали по щекам.

— Говоришь, Бог на вашей стороне? — невнятно сквозь слезы проговорила она. — Ты так сказал, да? Так будешь гореть в аду за такое кощунство. Мы, значит, гиены? Если мы такие, то это люди, вроде твоего дружка, сделали нас такими. Мой прадедушка говорит, что проклятий нет, есть только зеркала, которые держишь перед душами мужчин и женщин.