Наталия Кочелаева - Когда глаза привыкнут к темноте

Гудки, гудки… Иногда случается, что говорящие начинают или заканчивают разговор именно с ними, короткими, длинными, непрерывными. Они хорошо умеют слушать, а порой и сообщают что-то важное, не случайно же их тональность меняется в зависимости от звонка: кому посылаешь связующий сигнал, зачем. Вот и Нина Петровна теперь готова была кричать протяжному «ту-у, ту-у, ту-у» о бедовом своем сыне, спрашивать о нем снова и снова: неужели правда?

– Да. – Обычное «да» на том конце провода. Как ответ, как неумолимое утверждение, как приговор.

– Надь, это я. Ты вот что, глянь, ради бога, что там мой Сережа… Я, кажется, газ оставила включенным, а Сергей, он мог заснуть или не заметить… Пожалуйста, посмотри… Ключи-то у тебя?.. Хорошо, ладно, через три минуты… да, перезвоню.

Марина не плакала больше. Она испуганно касалась бинтов, скрывающих тело девушки, и отдергивала пальцы, словно бинты были раскаленными. «Хорошо, наверное, что ты заговорила, Лерочка. Но почему так неожиданно и таким странным голосом? Точно это и не ты сказала… Конечно, реакции могут быть самые непредсказуемые, но все должно обойтись. Вот и доктор этот, Афанасьев, что ли, нет, Анатольев, нас обнадеживает. Удар, говорят, был страшной силы… Чудом осталась жива… Лерочка, бедненькая! Что я матери-то твоей скажу, ежели что? А денек-то какой! Я чувствую, что ты меня слышишь. Самое время очнуться тебе! Дай мне только знать, и я…» В это мгновение в палату вихрем внеслась медсестра Нина. Она бросила полубезумный взгляд на больную, потом попыталась что-то сказать Марине:

– Она, она… Правда включил.

– Кого, кто включил? – Марина не сразу сообразила, в чем дело. – Что с вами, Нина?

И всего-то ее не было несколько минут, или часов, или июньских пасмурных дней, но она вернулась другим человеком. Ее лицо уже не было лицом спокойной, усталой женщины, в нем не осталось ни капли равнодушного участия, фирменного выражения бывалой медицинской сестры. Что-то в нем дрожало, вибрировали неведомые жилки, под тонкой, бледной кожей переливались темно-розовые пятна, а бледные губы шептали:

– Что же это, Господи… Что же это… Он заснул, поставил чайник и заснул. Надя, соседка, входит, а он спит, храпит на всю квартиру, а чайник на плите выкипел и газ вовсю сифонит. Ах ты, Господи, у меня и окна-то с зимы заклеенные, газом пахнет, аж глаза дерет… Откуда же она знала? Откуда она знала?

Откуда она знала, эта девочка? Она, которая не знала даже тех элементарных вещей, какие стоит знать девице, перешагнувшей порог двадцатилетия? В частности, она, казалось, не знала, что от любви мужчины и женщины могут появиться дети. Не знала, что мужчины порой воспринимают неожиданное отцовство без восторга. Не знала, что терпение, дипломатичность и аккуратная лесть – главное оружие женщины в борьбе за светлое будущее.

На решающее свидание она шла спокойно. Это было блаженное спокойствие неведения. С Максом она встречалась уже год, он работал продавцом-консультантом в магазине компьютерной техники, был в меру хорош собой, не глуп, временами очень ласков. Лера уже познакомилась с его родителями, правда, дело обошлось одним-единствен-ным визитом, и мать Макса, дама в шелковом халате, расписанном черными камышами и желтыми тиграми, рассматривала ее, как особо крупного таракана. Не особо гладко прошло, но все же определенный этап в отношениях!

Свидания с Максом проходили по более или менее одинаковому графику: развлечения (кино, боулинг, танцы в клубе), ужин, уютненькая квартира Макса и любовь. Позволенная («нам по двадцать, мы взрослые, самостоятельные люди»), одобряемая («у меня целый год постоянный партнер»), гигиеничная («давай зайдем в аптеку, у меня кончились эти штучки»). Подруги Леры (и друзья Макса) только дивились этому прочному союзу, никто из них не встречался с кем-то целый год. Они, наверное, поженятся, ведь так? Не сразу, никто не женится так рано. Потом, попозже. А мы на свадьбе гульнем!

Вот один из друзей Макса и пригласил будущих молодоженов к себе на дачу, имея при этом весьма невинную цель – отметить майские праздники со своей новой подружкой, но не торчать с ней круглые сутки наедине. Получилось все как нельзя лучше. Май выдался очень теплым и тихим. Остановились ветра, пьяняще сгустились цвета и запахи. Над яростной зеленью осокорей и разноталов дымились рои мошки, повторяя очертания ветвей и крон. По ночам в душных объятиях сирени захлебывались соловьи, им подтягивали вечные их музыкальные сопроводители лягушки с какого-нибудь там ближайшего пруда, ритмично скрипели узкие кровати с пружинными сетками. А днем была баня и шашлыки, песни и танцы, и выпито было немало вкусного, кисловато-терпкого вина. Ну, и они с Максом забылись. Потеряли бдительность. Расслабились. Утром еще было не поздно принять кой-какие меры, но праздники-то продолжаются, неловко ломать компанию, скучно тащиться в переполненной электричке в Питер, «в лом» искать аптеку.