Но разрази его гром, если он знает что.
Как будто он позабыл что-то действительно важное.
Может, это связано с молнией, пульсирующей над холмами? Он никогда ничего подобного не видел.
Пожав плечами, он вернулся к завтраку.
Вскоре оно всплывет.
Выходя из гостиницы, Дэвид Леппингтон с приятным удивлением обнаружил, что улыбка до ушей, возникшая у него на физиономии после завтрака, еще не пропала. Он даже напевал себе под нос.
Бог мой, подумал он, застегивая пальто, знаешь, почему тебе так хорошо, док?
Нет, скажи мне, док.
Ты же только что взял да и пригласил ее. Ловко сработано, старина. Она согласилась пойти пообедать с тобой сегодня. Ах ты, старый сукин сын.
Когда он двинулся по улице, на которой только-только начали появляться утренние покупатели, улыбка его стала только шире. Да ладно тебе, Дэвид, осадил он себя, ты ж не шестнадцатилетний подросток, которому наскоро удалось пощупать деваху за теплицей. Ты цивилизованный мужчина почти тридцати лет от роду, и ты отправляешься обедать с другим взрослым человеком. Вот и все.
Он остановился свериться с листком бумага, на котором отец набросал объяснения, как пройти к дому дяди. Кардиган-стрит только что осталась по правую руку. Прямо перед ним лежал, мост, переносивший Мейн-стрит на противоположную сторону реки Леппинг. Перейдя мост, он свернул налево на Хэнгингбирч-лейн, который, уходя в холмы за городом, должен был вывести его прямо к Милл-хаус. В детстве он наверняка бывал в доме дяди, но хоть убей, ничего об этом не помнил.
Несмотря на то что первые шесть лет своей жизни Дэвид провел здесь, в Леппингтоне, ничто не казалось особенно знакомым. Да, вход в магазинчик здесь или железная решетка с украшением из кованых желудей там задевали за живое, но в целом он как будто никогда раньше не бывал в городке.
Пройдя городской особняк в георгианском стиле, он вдруг остановился. Лестница всего из трех ступенек вела к двери прямо с тротуара. Там, возле самой двери, он заметил железный прут, установленный заботливыми хозяевами для того, чтобы гости могли счистить налипшую на подошвы грязь. Вся конструкция напоминала опрокинутый вверх ногами бумеранг; концы прута были приварены к двум стальным штырям, а те, в свою очередь, вбиты в каменный блок.
Внезапно на него как будто снизошло озарение, и в его голове ясно зазвенел голос: «Дэвид, да слезай оттуда, наконец! Ты упадешь. Вот так... возьми меня за руку. Мы и так опаздываем к твоему дяде Джорджу».
Голос принадлежал его матери. Внезапно его посетил обрывок яркого воспоминания о том, как он забирается на железный прут и балансирует там, расставив руки. И издает, насколько хватает его шестилетнего голоса, гудение боевого самолета. Такого же, какой зажат у него в руке. Серая краска с игрушечного самолетика облупилась, так часто он в него играл (в основном запуская с крыши гаража, с улыбкой вспомнил он). Лишенный краски самолетик светился серебром под утренним солнцем.
Его улыбка стала шире. Возможно, еще десяток таких подсказок — и его память раскроет двери.
Когда он начал подниматься на холм, воспоминания хлынули потоком. Да, он спрыгнул с железного прута и, потеряв равновесие, упал на колени. Самолетик выпорхнул у него из рук, чтобы приземлиться в сточную канаву.
Он тут же вскочил, чтобы подобрать драгоценную игрушку.
Самолетик приземлился на... на? Да, на решетку водостока на краю дороги.
Он поглядел себе под ноги. Так и есть. Огромная старомодная кованая решетка, через которую во время дождя сбегает вода. И правда, она была весьма похожа на ту решетку, что он видел вчера, когда рабочий оставил свои пальцы в каком-то старом дренажном насосе. (Что ж, рассудил он, это все же было какое-то устройство; не мог же рабочий запустить руку в водосток, зная, что ему там откусят пальцы.)
Память возвращалась с какой-то остро-жгучей силой, от которой по всему телу бежали мурашки.
Он ясно вспомнил то, что произошло много лет назад, вспомнил, как забирал самолетик с решетки. (Ух! Пронесло, Дэви. Ты едва не лишился звездолета «локхид» и капитана Бака в придачу.) Но за прутьями решетки его ждало странное зрелище.
Он вспомнил, как рассмеялся и повернулся к матери — она протягивала к нему руку. Теперь он ясно вспомнил, как задает матери вопрос: «Мам, а почему водосток полон белых?»
— Полон чего, Дэвид?
— Водосток полон белых футбольных мячей...
Со внезапной отчетливой яркостью он вспомнил это все, глядя вниз на черную кованую решетку, за которой, во всяком случае сейчас, не было ничего, кроме кромешной тьмы.
Читать дальше