Кирилл Клерон - Вампиры в Москве

но Джике не растерялся и через мгновение уже летел следом. Жаль, что в это позднее время по улице двигалось немного прохожих, а еще меньше из них смотрело на небо:

(— чего смотреть, опять дождь, что за несносная скверная погода!),

а в компанию тех, кто не поленился оторвать глаз от мокрого серого асфальта и перестать смотреть под ноги, уж наверняка не затесался даже самый завалящий орнитолог. То-то он подивился бы странной черной птице, плохо подпадающей под любые известные классификации. Птица упорно следовала за старенькой иномаркой, не отставая, но и не приближаясь. Она пасла его! В натуре, пасла!

Первые минут пять Отмычка гнал тачку, не обращая ни малейшего внимания на светофоры и смело пересекая сплошные линии. Чуть не задавил зазевавшегося дедка и чуть не врезался в рейсовый автобус, но это мелочи, когда такие дела! А потом, криво оглядевшись по сторонам (ну кто бы на его месте мог додуматься посмотреть вверх?!) и убедившись, что хвоста нет, лихач замедлил ход и остановился у обочины. Следовало приступать к самому нелюбимому занятию, следовало кумекать:

(— да, Отмычка, если когда и надо думать, так это сейчас, хотя что тут думать! — плохи твои дела, просто хреновы, бросил корешей в беде, бросил, как последняя мразь, как сука. если выживут Запал и Каратыш, ноги с корнем оторвут — это образно, на самом деле даже подумать страшно, что сделают, вот если не выживут, еще можно что-нибудь наплести братве, например, будто высадил их около редакции — собирались с Арменом по-свойски потолковать, а сам отъехал по делам, по каким делам? конечно, по общим — ненавязчиво предложить услуги одному удачливому челноку, возящему из Польши барахло, договорились с пацанами встретиться в Праге в 23.00. и куда они запропастились?! но если выживут…)

Как часто мы старательно обдумываем уже давно решенное за нас! Какие мы наивные!

Мерседес плавно тронулся с места, словно тоже пребывал в задумчивости, словно его хозяин. И конечно, ни машина, ни водитель не заметили, как с высокого тополя, качающегося под порывами ветра, отделилась крупная тень и плавно устремилась вслед ними.

На пустынной набережной Отмычка слегка надавил на газ и послушная машина начала ускоряться, как вдруг, словно маленький метеорит, прямо на лобовое стекло отвесно упал основательный булыжник.

(наверно, именно такой использовал пролетариат в качестве оружия)

Стекло рассыпалось и небольшой осколок попал прямо в глаз беглому пацану. Он успел только матюгнуться и машинально заморгал, как весь обзор не пострадавшего глаза заслонила огромной величины птица, то ли черного, то ли серого цвета. Именно она мгновение назад разжала мощные когти, в которых несла камень, а теперь сидела на бампере, прямо перед лицом ошеломленного Отмычки, сидела, вопросительно скосив голову:

(— ну и как, далеко ты уехал?)

С ее глазами все было в полном порядке и они зловеще блестели, как два уголька среди золы.

Отмычка бессловесного вопроса не понял. И тогда, в качестве дополнительного аргумента для ускорения ответа, птица вытянула шею, прицелилась и метко клюнула в оставшийся глаз.

Так же больно, хотя и менее болезненно, Отмычку уже однажды клевали. Это произошло в деревне, куда он поехал на каникулы после первого класса. Вынужденный весь год сидеть под надзором строгих родителей, на воле он отрывался по полной — бабка и дед в нем души не чаяли и позволяли практически любые шалости.

Помимо набегов на соседние сады и огороды и купания до посинения в пруду, юный Отмычка обожал гонять по двору домашнюю птицу, в испуге разбегавшуюся при первом его появлении. Лишь несколько матерых гусей были смелее остальных и, во время ответной атаки, один здоровенный экземпляр больно клюнул прямо в пупок. Крик стоял дикий и долгий. Подоспевший дед кое-как остановил кровь, замазал ранку йодом и заклеил пластырем, а потом поймал гуся-обидчика, привязал к забору и дал Отмычке хворостину, чтобы тот отомстил:

— Чтобы моего внучонка больше не смел трогать.

Отмычка же подождал, пока дед пропадет из поля зрения, заменил хворостину на обломок железного прута, лежащего поблизости и забил несчастного гуся до смерти. При этом осатанело колошматя по кровавому месиву прутом и надрывно приговаривая:

— На тебе, гадина, на тебе!

От проникающей в глубь глаза боли, Отмычка на секунду отключился, а машина потеряла управление, резко завиляла и, врезавшись в невысокое ограждение набережной, проломила железную решетку. Вместе со своим незадачливым штурманом она нырнула под воду.