Кирилл Клерон - Вампиры в Москве

Объем дипломатизма в речи Николая снижался пропорционально объему выпитого. Остальные, в том числе и проигнорированный энциклопедист, предпочитали в дискуссию не вступать — уж больно тема специфическая.

Матушка возмутилась не на шутку:

— Да, конечно же, цыгане! Большей ерунды никогда не слыхала. Чушь собачья! На хрена им крест на дрова воровать, когда кругом валежника полно?! Да и кладбищ их воровское отродье уж больно боится — чует за собой грехи смертные, как бы раньше времени черти в ад не утащили А могилу Колькину кто разрыть пытался — тоже цыгане? Может, клад искали?

— Ну…

— Или на мясо покойничка с голодухи позарились?

— Ну почему же именно цыгане? Может крот или бродячая собака какая. Да хотя бы твой Проглот — наверняка не побрезгует.

И то верно — Проглот ничем мясным не брезговал. Остальные собравшиеся, хотя и помалкивали, но явно одобрительно относились к контраргументам Николая. В отличии от Ильиничны, им не доставляло ни малейшего удовольствия верить в соседство с такой гадостью. Да и умозрительная возможность повстречать однажды ночью по дороге в сортир Кольку-упыря не прельщала В том числе и его живого тезку, Николая, продолжащего подзуживать.

— Вот все у тебя хорошо, все вкусно… А ведь укропчик и малинка, которыми нас потчуешь, поди на своем любимом кладбище собирала.

— А я и не скрываю. Они там самые вкусные (кстати Марина Цветаева могла бы ее поддержать своими строчками Кладбищенской малины на свете слаще нет).

— Так может у тебя во дворе покойничков закапывать, все под боком будет — и упыри, и ароматные ягоды.

Та часть гостей, которая хоть как-то следила за ходом беседы, рассмеялась, закрепив идеологический перевес на стороне смутьяна. Единственной поддержкой и серьезным противовесом этим Фомам неверующим мог и должен был стать Алексей Безродный, без преувеличения, местная достопримечательность. Младший сын раскулаченного зажиточного крестьянина, пионер-герой второй мировой войны и нынешний горький-прегорький забулдыга.

Он уже лет десять зарабатывал на пьяную жизнь рытьем могил на Пеньковском, да и на нескольких соседних кладбищах. Да и работа эта трезвых не любит, да и трезвые предпочитают иные занятия, чем в стужу или слякоть ковыряться тупой лопатой в могильной земле.

Безродный от отсутствия заказов не страдал и практически не просыхал. Казалось бы, ну и пей себе на здоровье да молча делай скорбное дело, но вот она, человеческая гордыня — Алексей самопровозгласил себя знатоком и авторитетом загробной жизни. Обнаглел настолько, что грозился, если кто не литрой увожет, отказаться погребать при случае. Более того, он всячески изводил доходящих старичков и старушек своими поучениями о правилах перехода в «лучший мир». И в какой одежде необходимо представать пред очами Всевышнего, дабы стыдно не было, и какие вещи класть в гроб, и каким молитвам научить родственников. Словно действительно побывал там и получил четкие инструкции. Отсутствие даже самого захудалого священника в доступном радиусе необычайно усиливало позиции самозванца, но только не в глазах Ильиничны. Умирали хоть и часто, но не каждый день, а разговеться хотелось всегда. И тогда Беспалый шел к ней и униженно клянчил на опохмелку.

Вот к какому одиозному типу матушка обратилась за подмогой, метнув взгляд.

(— попробуй не поддержи, ни в жисть ни капли авансом не налью):

— Может и ты не веришь в вурдалаков?

А ведь он понял и расшифровал этот взгляд.

— Верю, верю.. ик! Еще как верю. Даже в самого господа бога ик! так не верю.. Даже в отца родного… А если кто сомневается…

Глаза Безродного мгновенно выкатились, налились кровью и выражали готовность номер один к выяснению отношений на кулаках со всеми желающими.

Ильинична брезгливо сморщилась.

(— вот ведь скотина, залил глаза, теперь ерунду порет)

Гости шустро заглатывали первачок, удовлетворенно крякали, закусывали огурчиками и расходились по домам, перешептываясь по дороге:

— Совсем у Ильиничны крыша съехала.

— Да, как бросил ее муженек, так и…

— При чем здесь муженек?! — сам был больной на всю голову. А Ильинична родилась такой, еще братца младшего своего все упырями пугала, аж писался, бедный.

— Кстати, а где он теперь?

— Говорят, живет в столице, в большие люди выбился, в академики…

— А…

Долго еще в пыльных оконцах не гас свет — обсуждение столь нетрадиционного события плавно перешло в семьи. Там споры разгорались тоже нешуточные, но не на надуманную тему, превратился ли Колька в поганого упыря или нет. Обсуждалось более насущное — успел ли он где-нибудь в надежном месте припрятать похищенные деньги или все их прокутил. Основная часть мужского населения сошлась во мнении, что все ушло на выпивку, да на городских девок. Женщины сомневались в подобном расточительстве — наверняка заначку оставил, а в промокшая записка ни что иное, как завещание. Бабы, какие же они дуры бестолковые!