Чарльз Вильямс - Канун дня всех святых

Она закрыла глаза, точнее сказать, перестала видеть.

Когда обращенный Тетраграмматон уже подбирался к ее лону, Бетти внезапно шевельнулась в постели, тяжело и резко, и заговорила во сне. Клерк припал на колено, чтобы сократить расстояние и тем усилить действие заговора. Он считал, что она уже подчинилась заклятию; неожиданное движение заставило его вздрогнуть и откинуть голову. Он готовился к любым переменам в Бетти, но ждал только одной, вполне конкретной, и совсем не ожидал обычного человеческого движения. От неожиданности он прослушал слово, которое произнесла спящая девушка. Наверное, на его месте кто угодно прослушал бы его. Но он-то не кто угодно. На короткий миг, меньше чем на секунду, ритм вибраций сбился. На столь же короткий миг в глазах мастера магии мелькнула неуверенность. Впрочем, он тут же вернул самообладание, восстановил контроль над голосом и зрением. То, что предстало его глазам, едва снова не выбило его из равновесия.

Древние книги, глухие предания, опыт мага, немало поработавшего с мертвыми телами, подготовили его и настроили на вполне определенный результат. Повторив заговор трижды, он приблизился к центру звука, единого и многоголосого, и ожидал при последнем, самом великом и эффектном повторе увидеть перед собой въяве двойной образ: совершенно мертвое тело и совершенно свободную душу. Они должны были находиться в одном месте, но отчетливо разделенные, а с последним повтором перевернутого Имени должны были разделиться еще сильнее, но так, чтобы и душа и тело остались в его распоряжении, в полном и безоговорочном подчинении его воле. Надлежало разделить их, не нарушив единства, чтобы одна ушла, а другое — осталось, не нарушив в момент разделения духовной связи между ними и тем самым закрепив ее навечно. Он экспериментировал с мертвыми, но только с недавно скончавшимися, и иногда у него что-то получалось, хотя и ненадолго. В этот раз все должно было быть иначе. Он ожидал увидеть двойной образ, и он его узрел: Бетти и кого-то еще. Но, вот беда, этого другого он никогда прежде не видел.

Будь это одно из тех случайных созданий, вроде того, в прихожей, оно не застало бы его врасплох, как и любой другой странный обитатель бестелесного мира. Он знал, что если позволит себе удивление, то оно может стать роковым для него, потому что в момент наивысшего напряжения маг оказывается незащищенным, открытым для любой атаки. Храбрости ему было не занимать; его не испугал бы любой образ, высокий или низкий, херувим или могучий демон. По крайней мере, он думал так, и, наверное, был прав. Но не было ни херувима, ни демона. Он видел двух спящих девушек попеременно, они просвечивали одна через другую. И они были совершенно разными. Мало того, когда он попытался разделить их, подвергнуть это потрясающее соединение анализу и подчинить своей воле, то понял, что именно спящая незнакомка лежит тихо, в полном изнеможении и с закрытыми глазами, а Бетти спит самым здоровым сном за всю свою жизнь — свежая, умиротворенная, с улыбкой на губах. Она заговорила так невнятно и неожиданно, что он не уловил слов, и вот теперь, когда он почти собрал всю свою волю в единый кулак, готовясь произнести перевернутое Имя, в самом средоточии великого слова возник другой звук.

Повторяя во сне свою последнюю, самую любимую мысль, Бетти просто пробормотала: "Лестер!" Едва слетев с ее губ, слово изменилось. Оно стало если не самим Именем, то по крайней мере нежным смертным его отображением. Слетев с ее губ, оно повисло в воздухе, выпевая само себя, продолжая, повторяя само себя. Оно было не громче голоса Бетти, в нем даже сохранялось его звучание, оно словно не хотело слишком быстро расставаться со смертным голосом, вызвавшим его; оно все еще походило на имя "Лестер", словно не хотело слишком быстро отказываться от смертного значения, с которым пришло сюда. Но вот оно рассталось с обоими подобиями и стало только собой, утратило последовательность звуков и стало единственной нотой, радостнозвучащей снова и снова, неизменно попадающей в середину каждого очередного чародейского повторения. Совершенная, полная, мягкая и тихая, она легко удерживала точное равновесие и делала его источником особой радости для всех, чьи небесные взоры наблюдали за этим поединком. Воздух вокруг нее едва заметно дрожал, чуть подрагивала комната и все, кто находился в ней, но и за пределами комнаты легкая дрожь расходилась во всех направлениях, охватывая дома и весь мир. Волна разбегалась все дальше, вот она достигла Лондона, и в мастерской Джонатана Ричард увидел промельк света на. крышах и услышал звяканье упавшего карандаша.