Макс Фрай - Одна и та же книга [сборник]

В процессе рисования у меня была только одна проблема – размер: нарисовать маленькое «чудовище», оставив вокруг свободное пространство, или большое чудовище, которое займет весь альбомный лист? Обычно проблема решалась так: в начале альбома чудовища были мелкие, а к концу разрастались. Потому что всякий раз постепенно становилось ясно, что настоящее чудовище должно заполнять собой весь мир.

По улице нынче шла женщина в белом пиджаке с широким черным кантом, и меня вдруг накрыло: точно такой пиджак, вернее, целый костюм был когда-то у девушки Иры; она сперва считалась «сениной ирой», а потом – просто Иркой, которая сама по себе настолько классная, что и ну этого ее Сеню совсем.

Мы с Иркой приятельствовали, обжигали глиняных мамонтов в ее муфельной печке, и последнюю партию забыли забрать, а потом уехали, а потом Ира умерла, давным-давно, много лет назад, и Сеня тоже умер, вообще все давным-давно умерли; это, думается мне, потому, что никого и ничего не было вовсе, и теперь фиг проверишь. «Умер» – прекрасная отмазка, благодаря которой чужое вымороченное прошлое становится моими воспоминаниями, хотя ясно же, двадцать лет назад не только меня, динозавров – и тех еще не было. Так что, граждане наваждения, не трудитесь притворяться историей. Веры вам нет. Надежды и любви – тем более.

Прежде это было смутное ощущение, этакое потайное головокружение – когда рассказываешь о своем прошлом и как-то не до конца себе веришь, вернее, чувствуешь, что история, конечно, имела место, но не с тобой, с кем-то другим. Теперь это ощущение перестало быть смутным, теперь оно – уверенность или даже знание. Конечно, со мной ничего не было и ничего не будет, я есть только вот прямо сейчас, на низкой скамейке у камина, в шерстяных носках, с холодным носом и теплым ноутбуком на коленях, я сижу и пишу, а дописав – исчезну, так что варить кофе с розами на имбирной воде пойдет уже кто-то другой, а я думаю сейчас, неплохо было бы родиться кем-нибудь третьим, счастливым халявщиком, который этот кофе выпьет, а потом, конечно, тоже исчезнет, уступив место новой смене. Но нет так нет.

Маленькие итальянские домовые линчетти забираются в дома через замочные скважины и усаживаются на грудь спящим; люди старые или просто больные от такого визита помереть могут, а молодые-здоровые просто мучаются кошмарами.

Дальше пусть будет не вольный пересказ, а цитата:

…с линчетти довольно просто справиться. <���…> Самый надежный способ – включить свет, вылезти из кровати и подойти к ночному горшку, который должен стоять в дальнем углу комнаты. Нужно сесть на горшок, откусить бутерброд с сыром и сказать: «Чтоб ты провалился! Я ем хлеб с сыром, а линчетто пусть провалится!» Линчетто преисполнится отвращения и исчезнет, чтобы больше не возвращаться.

И вот сидим мы все на своих горшках, жуем невесть какой по счету бутерброд. И никаких линчетти вокруг, в радиусе ста миллионов миль. Разогнали. Ладно, что дальше?

Я (как всегда) хочу сказать, что если достаточно долго обращаться с Непостижимым, как с итальянским домовым, оно тоже преисполнится отвращения и исчезнет, чтобы больше не возвращаться. Я (как всегда) хочу сказать, что все мы делаем это тем или иным способом. Да, я всегда об этом думаю, потому что больше, честно говоря, не о чем беспокоиться. Вообще не о чем.

Многие, я знаю, в какой-то момент пытаются выбросить свои бутерброды, встать с горшка, выключить свет, лечь пластом и ждать своего персонального линчетто, потому что даже ночные кошмары лучше, чем вообще ничего.

Такова скудная магия нашего Серединного мира.

По улице Базилиону ехал открытый экскурсионный автобус, разрисованный ромашками и куполами виленских храмов, из его пасти репродуктора гремела песенка «Ааа-крокодилы-бегемоты». Наверху сидели счастливые дети с разноцветными воздушными шариками. Все как один очень кайфовые. Даже не верится, что из них вырастут нормальные взрослые люди. С чего бы? Ан нет, еще немного, и в каждом заработает программа по превращению человеческого птенца в человеческого бройлера. И самое стойкое, бескомпромиссное сопротивление ей приведет самое большее случае к появлению бройлера-урода, которого за неимением лучшего будут считать настоящей певчей, летучей птицей другие восторженные уроды вроде меня.

Повезли полный автобус несбыточных обещаний, мрачно говорю себе.