Стивен Кинг - Иерусалим обреченный [= Жребий; Салимов удел; Судьба Салема; Судьба Иерусалима / Salem's Lot]

— Отлично. Надо взять с собой святую воду, и каждому, прежде чем идти, следует исповедаться у отца Кэллахена.

— По-моему, среди нас нет католиков, — возразил Бен.

— Я католик, — сказал Джимми, — но я не хожу в церковь.

— Неважно, это обряд очищения. Тогда вы пойдете чистыми, омытыми Христовой неоскверненной кровью.

— Ладно, — сказал Бен.

— Бен, вы спали со Сьюзен? Простите меня, но…

— Да.

— Тогда забивать кол должны вы — сначала в Барлоу, потом в нее. И вы должны не дрогнуть. Этим вы освободите ее.

— Хорошо.

— Главное, — взгляд Мэтта обошел всех, — ВЫ НЕ ДОЛЖНЫ СМОТРЕТЬ ИМ В ГЛАЗА! Если посмотрите — они овладеют вами и обратят против своих, даже ценой жизни. Вспомните Флойда Тиббитса! Поэтому пистолет носить опасно. Его возьмет Джимми и будет держаться сзади. Если понадобится осмотреть Барлоу или Сьюзен, он отдаст пистолет Марку.

— Понял, — сказал Джимми.

— Не забудьте купить чеснока. И розы, если сможете. Цветочный магазинчик в Кэмберленде еще открыт, Джимми?

— «Северная красавица»? Кажется, да.

— Каждому — белую розу. Привяжите к волосам или на шею. И — повторяю! — не смотрите им в глаза! Я мог бы вас задержать еще сотней всяких подробностей, но лучше идите. Уже десять часов, а отец Кэллахен может передумать. С вами мои добрые пожелания и мои молитвы. Самое лучшее, что может придумать такой старый атеист, как я, — это молиться. Но, кажется, я уже не такой атеист, как раньше. Карлайль, по-моему, сказал, что если человек свергает в своем сердце Бога, на его место спускается Сатана? — Никто не ответил, и Мэтт вздохнул. — Джимми, я хотел бы взглянуть на твою шею.

Джимми придвинулся к кровати и поднял подбородок. Раны виднелись ясно, но они затянулись и, казалось, хорошо заживали.

— Болит? Зудит? — спросил Мэтт.

— Нет.

— Тебе очень повезло, — Мэтт серьезно смотрел на Джимми.

— Начинаю думать, что мне повезло гораздо больше, чем я мог вообразить.

Мэтт откинулся на подушку. Он сильно осунулся, глаза его глубоко запали.

— Я возьму таблетки, от которых отказался Бен, если не возражаешь.

— Я скажу сестре.

— Буду спать, пока вы поработаете. Потом — другое дело… ну, ладно, хватит. — Взгляд Мэтта обратился к Марку. — Вчера ты сделал поразительную вещь, мальчик. Глупую и безрассудную, но поразительную.

— Она за это расплатилась, — тихо проговорил Марк, сжав дрожащие руки.

— Да и вам тоже, может быть, придется расплатиться. Любому из вас или вам всем. Берегитесь недооценить его! Не думайте, что если он не может встать при свете, — он вам не опасен. А сейчас, если вы не обидитесь, я очень устал. Я читал почти всю ночь. Сообщите мне в любую минуту, когда закончите.

Они вышли.

В четверть одиннадцатого Ева Миллер спустилась в подвал достать кукурузную муку для миссис Нортон, лежавшей, по словам Мэйбл Вертс, в постели. Большую часть сентября Ева провела в жаркой кухне, трудясь над консервированием: бланшируя овощи, заливая парафином банки домашнего желе. Теперь в ее подвале с земляным полом гордо красовалось на полках больше двухсот банок — она всегда любила консервировать.

Чуть только Ева открыла дверь подвала, в нос ударила вонь.

— Скотство, — пробормотала она и с отвращением стала спускаться.

Муж сам выкопал подвал и выложил камнем стены. Иногда ондатра или выхухоль пробирались в одну из широких щелей и дохли там. Видно, опять так случилось, хотя такого сильного запаха она не помнит.

Ева добралась до нижней двери и пошла вдоль стены, напрягая глаза в слабом свете двух пятидесятиваттных ламп. «Давно пора заменить на семидесятипятиваттные», — подумала она, найдя нужную муку, аккуратно подписанную ее четким почерком, и продолжая инспекцию. Она протиснулась даже в щель за огромной пропыленной печью. Ничего.

Она вернулась к лестнице и недовольно огляделась кругом, уперев руки в бедра. Большой подвал выглядел гораздо аккуратнее с тех пор, как Ева пару лет назад наняла двоих парней Ларри Кроккета построить на заднем дворе сарай для всякого инвентаря. Теперь здесь стояла только печь, похожая со своими торчащими во все стороны трубами на импрессионистскую скульптуру богини Кали, и затянутый сукном биллиардный стол Ральфа. Она старательно пылесосила этот стол каждую весну, хотя никто не играл на нем с тех пор, как Ральф погиб в 59-ом. Больше здесь почти ничего и не было. Снеговая лопата со сломанной рукояткой, доска, на которой висели инструменты Ральфа, сундук со старыми тряпками, должно быть, уже совсем побитыми молью.