Стивен Кинг - Туман [= Мгла; Твари / The Mist]

— Это одно из тех ядовитых облаков. Заводы в Рамфорде и Саут-Парке… Химикалии… — сказал он и двинулся дальше по четвертому проходу мимо лекарств и туалетной бумаги.

— Надо смываться отсюда, Дэвид, — сказал Нортон, впрочем безо всякого убеждения в голосе. — Что ты думаешь, если…

Тут нас тряхнуло. Ногами я почувствовал странный тяжелый удар, словно здание неожиданно упало с высоты фута в три. Музыкальным звоном отозвались бутылки на полках, падая через край на плиточный пол. От одной из секций витринного стекла откололся стеклянный клин, по форме похожий на кусок торта, и я заметил, как выгнулись и кое-где расщепились сами деревянные рамы, удерживающие стекла на месте.

Вопль пожарной сирены внезапно оборвался. Люди молчали в наступившей тишине, словно напряженно ждали чего-то еще, чего-то худшего. Я стоял, потрясенный и окаменевший, и мысли мои сами каким-то образом вернулись к прошлому. Когда Бриджтон состоял всего из нескольких зданий на перекрестке дорог, мой отец иногда брал меня с собой в магазин, и, пока он разговаривал у прилавка, я всегда стоял и глядел через стекло на дешевые леденцы и двухпенсовую жевательную резинку… Была январская оттепель. На улице ни звука, лишь оттаявшая вода сбегала по желобам из нержавейки в дождевые бочки по обеим сторонам здания. Я стоял и разглядывал «зубодробилки», «подушечки» и «колесики». Мистические желтые шары света у потолка отбрасывали чудовищные удлиненные тени целых батальонов мертвых с прошлого лета мух. Маленький мальчик по имени Дэвид Дрэйтон, стоящий со своим отцом, знаменитым художником, чья картина «Кристина в одиночестве» висит в Белом Доме. Маленький мальчик по имени Дэвид Дрэйтон, разглядывающий леденцы и картинки на жевательной резинке. Мальчику смутно хочется в туалет. А снаружи давящий, накатывающийся туман январской оттепели…

Очень медленно воспоминания ушли.

— Эй, люди! — прокричал Нортон. — Слушайте все!

Люди стали оборачиваться. Нортон поднял руки с раскрытыми ладонями над головой, словно политический деятель, произносящий слова присяги.

— Выходить на улицу сейчас, видимо, опасно! — вещал он.

— Почему? — крикнула какая-то женщина. — У меня дома дети. Мне нужно к ним.

— Там на улице смерть! — снова вылезла миссис Кармоди. Она стояла рядом с уложенными друг на друга у окна двадцатипятифунтовыми мешками удобрений, и ее лицо казалось чуть припухшим, словно ее раздувало изнутри.

Какой то подросток резко толкнул ее, и она, удивленно хрюкнув, села на мешки.

— Заткнись, ты, карга старая! Несешь всякую чушь собачью!

— Прошу вас! — продолжал Нортон. — Если мы немного подождем, туман развеется, и мы увидим…

Ответом послужил гомон противоречивых возгласов.

— Он прав, — подал голос я, стараясь перекричать шум. — Давайте наберемся терпения.

— Я думаю, это было землетрясение, — произнес мягким голосом мужчина в очках. В одной руке он держал сверток пирожков с мясом и пакет с булочками, другой держал за руку маленькую девочку, может быть, на год моложе чем Билли. — Честное слово, землетрясение.

— Четыре года назад то же самое было в Неаполе, — отреагировал толстяк из местных.

— Это было в Каско, — тут же оспорила его мнение жена безошибочно узнаваемым тоном закоренелой спорщицы.

— В Неаполе, — повторил толстяк, но уже с меньшей убежденностью.

— В Каско, — твердо сказала жена, и он сдался.

С какого-то стеллажа, видимо, откинутая на самый край ударом, землетрясением или что бы это там ни было, упала запоздавшая банка, громко и неожиданно загремев на полу. Билли расплакался.

— Я хочу домой! Я хочу к ма-а-аме!

Будь добр, заткни ему пасть, — попросил Бад Браун. Глаза его быстро, но бесцельно метались из стороны в сторону.

— А в зубы ты не хочешь, трепло? — спросил я.

— Дэйв, ну пожалуйста… Лучше от этого не будет… — проговорил Нортон, думая о чем-то другом.

— Очень жаль, — сказала женщина, кричавшая про детей. — Мне очень жаль, но я не могу здесь оставаться. Мне надо домой, к детям.

И она обвела нас всех взглядом. Блондинка с усталым, но привлекательным лицом.

— Ванда должна смотреть за маленьким Виктором, понимаете? Ванде всего восемь, и она иногда забывает… Забывает, что ей положено смотреть за ним, знаете?.. А маленький Виктор… Он любит включать конфорки на плите; там загораются такие маленькие красные лампочки… Ему нравятся лампочки… И иногда он выдергивает вилки из розеток… А Ванда… Ей надоедает смотреть за ним… Ей всего восемь… — Она замолчала и посмотрела на нас. Должно быть, мы представлялись ей тогда целой шеренгой безжалостных глаз, не людей, а одних только глаз. — Неужели никто не поможет мне? — закричала она. Губы ее задрожали. — Неужели… Неужели никто не проводит женщину до дома?