Стивен Кинг - Полная тьма, ни одной звезды

Из другого ящика она взяла полотенце для посуды. Она все еще плакала. Нос как пожарный шланг, говорили они, когда были детьми. Слезы это хорошо. Она должна была плакать, и не только, потому, что это будет лучше выглядеть позднее. Он ее муж, ему больно, она должна плакать. Она помнила, когда его голова была еще полна волос. Она помнила его роскошные движения, когда они танцевали под «Footloose». Он каждый год приносил ей розы на день рождения. Он никогда не забывал. Они ездили на Бермудские острова, где по утрам катались на велосипедах и занимались любовью днем. Они построили жизнь вместе и теперь, эта жизнь окончена, и она должна была плакать. Она обернула полотенце вокруг руки, а затем засунула руку в полиэтиленовый пакет.

— Мне нужна машина скорой помощи, мой муж упал с лестницы. Я думаю, что у него может быть сломана шея. Да! Да! Поторопитесь!

Вернувшись в зал с правой рукой за спиной, она увидела, что он слегка оттолкнулся ногой от лестницы и, похоже, попытался перевернуться на спину, но безуспешно. Она встала на колени возле него.

— Я не упал, — сказал он. — Ты столкнула меня. Зачем ты столкнула меня?

— Полагаю из-за мальчика Шейверстоуна, — сказала она, и достала руку из-за спины. Она плакала сильнее, чем когда-либо. Он увидел полиэтиленовый пакет. Увидел руку обернутую полотенцем. Он понял, что она хотела сделать. Возможно, он сам делал что-то подобное. Наверняка, делал.

Он начал кричать… только крик был совсем не похож на крик. Его рот был заполнен кровью, что-то сломалось в его горле, и звук, который он издавал, был скорее гортанным рычанием, нежели криком. Она зажала полиэтиленовый пакет между его губами, глубоко засунув в рот. При падении он сломал много зубов, и она чувствовала пеньки от них. Если они поранят ее кожу, то ей потребуются серьезные объяснения этому.

Она отдернула руку, прежде чем он смог укусить, оставив полиэтиленовый пакет и полотенце внутри. Она схватила его челюсть и подбородок. Другую руку она положила на его полысевшую голову. Плоть там была очень теплой. Она чувствовала, как она пульсировала кровью. Она зажала его рот, забитый комком полиэтилена и ткани. Он попытался оттолкнуть ее, но у него была только одна свободная рука, и она была той, что сломалась при падении. Другая была вывернута под ним. Его ноги дергались рывками взад и вперед по деревянному полу. Один ботинок слетел. Он булькал. Она задрала платье до талии, освобождая свои ноги, затем сделала рывок вперед, пытаясь оседлать его. Если у нее получится, возможно, она сможет зажать ему ноздри.

Но прежде, чем она смогла попытаться, его грудь затряслась под ней, и бульканье стало глубоким хрюканьем в его горле. Это напомнило ей о том, как, когда она училась водить машину, она иногда вертела ручку коробки передачи, пытаясь найти вторую передачу, которая была неуловима в старом «шевроле» ее отца. Боб дергался, один глаз, который она могла видеть, выпучивался и стал походить на коровий в своей глазнице. Его лицо, которое было ярко бардовым, теперь начало становиться фиолетовым. Он откинулся на пол. Она ждала, задыхаясь, ее лицо было измазано соплями и слезами. Глаз больше не двигался, и не светился паникой. Она подумала, что он…

Боб предпринял заключительный, титанический толчок и сбросил ее. Он сел, и она увидела, что его верхняя часть больше точно не соответствовала нижней; казалось он сломал свой позвоночник вместе с шеей. Его рот забитый полиэтиленом распахнулся. Его глаза встретились с ней взглядом и она знала, что никогда не забудет этого… но она сможет с этим жить, она должна пройти через это.

— Дар! Аррррр !

Он упал на спину. Его голова издала звук подобный бьющемуся об пол яйцу. Дарси подползла поближе к нему, но не настолько близко, чтобы оказаться в опасности. На ней была его кровь, и это было нормально — она пыталась помочь ему, это было так естественно — но это не означало, что она хотела искупаться в ней. Она села, оперевшись на одну руку, и наблюдала за ним, пока ждала когда дыхание вернется к ней. Она наблюдала, чтобы во время заметить, если он дернется. Он не дергался. Когда прошло пять минут согласно украшенными драгоценными камнями часам «Микеле» на ее запястье — теми, что она всегда надевала, когда они шли в ресторан — она протянула руку к его шее и нащупала там пульс. Она держала пальцы на его коже, пока не досчитала до тридцати. Пульса не было. Она приложила ухо к его груди, зная, что это был момент, когда он оживет и схватит ее. Он не ожил, потому что в нем не осталось жизни: ни сердцебиения, ни дыхания. Все было кончено. Она не чувствовала удовлетворения (не говоря уже о триумфе), только четкое намерение покончить с этим и сделать это правильно. Частично для себя, но в основном для Донни и Пэт.