Фитц-Джеймс О'Брайен - Что это было?

Находясь в глубочайшей темноте и не имея ни малейшего представления о природе Существа, которое столь внезапно на меня напало; чувствуя, как мои руки все время соскальзывают из-за того, что, как мне показалось, мой противник был совершенно голый, и ощущая, как острые зубы кусают мое плечо, шею и грудь; будучи вынужденным каждую секунду защищать свое горло от его сильных и подвижных рук, которые не могли одолеть никакие мои усилия, — вот при каком стечении обстоятельств мне пришлось бороться, призвав на помощь все свои силы, волю и мужество.

Наконец, после безмолвной, изнурительной смертельной борьбы, я подмял под себя нападавшего после ряда невероятных усилий.

Оказавшись наверху и поставив колени на его невидимую грудь, понял, что одержал победу и остановился на мгновение, чтобы передохнуть. Я слышал, как существо подо мной тяжело дышит в темноте, и почувствовал неистовое биение его сердца. Оно, по всей видимости, столь же устало, как и я; это несколько успокаивало. В этот момент я вспомнил, что обычно кладу под подушку перед тем, как лечь спать, большой желтый шелковый носовой платок. Я мгновенно сунул руку туда — он был на месте. Через несколько секунд я кое-как связал руки нападавшему.

Я почувствовал себя в относительной безопасности.

Теперь мне осталось прибавить свет и, разглядев, что представляет из себя нападавший, поднять на ноги соседей. Признаюсь, мною двигала определенная гордость за то, что не поднял тревогу раньше; я хотел обезвредить его один и без чужой помощи.

Не ослабляя хватки ни на мгновение, я соскочил с кровати на пол, таща за собой своего пленника. Мне надо было сделать всего несколько шагов, чтобы достать до газовой горелки; эти шаги я сделал с величайшей осторожностью, словно тисками сдавив существо.

Наконец я оказался на расстоянии вытянутой руки от крошечного язычка голубого света, указывавшего, где находится горелка. Я молниеносно высвободил одну руку и пустил свет на полную мощность. Потом я повернул голову, чтобы взглянуть на пленника.

Даже не буду пытаться описывать свои чувства в то мгновение, когда полностью загорелся газ. Наверное, я закричал от ужаса, поскольку менее чем через минуту моя комната заполнилась жильцами дома.

Теперь я содрогаюсь от одной только мысли об этом — я не увидел ничего! Да, одна моя рука мертвой хваткой держала дышащую, шевелящуюся телесную форму, а второй рукой я со всей силой сдавил горло, столь же теплое и явно телесное, как и мое собственное. Тем не менее, чувствуя в своих объятиях живое существо, его тело, прижатое к моему, в ярком свете сильной струи газа я не видел ничего.

Даже очертаний… Даже испарений!

До сих пор не могу осознать то положение, в котором я тогда оказался, не могу в деталях вспомнить этот поразительный случай. Воображение напрасно пытается разрешить этот парадокс.

Оно дышало. Я чувствовал своей щекой его теплое дыхание. Оно бешено вырывалось, у него были руки. Они хватали меня. Кожа была гладкой, как моя. Оно лежало, плотно прижатое ко мне, твердое, как камень, — и тем не менее полностью невидимое.

Удивительно, почему я тогда не упал в обморок и не сошел с ума. Наверное, меня спас какой-то чудесный инстинкт, поскольку вместо того, чтобы ослабить хватку, которой держал ужасную Загадку, я, казалось, обрел в этот ужасный момент дополнительные силы и так крепко сдавил невидимку, что почувствовал, как тот дрожит в агонии.

Как раз в этот момент в мою комнату вошел Хэммонд. Как только он увидел мое лицо, которое, как мне кажется, представляло собой ужасное зрелище, то бросился ко мне, воскликнув:

— Боже мой, Гарри, что случилось?!

— Хэммонд! Хэммонд! — кричал я — подойди сюда. О, это ужасно! Когда я лежал в постели, на меня напал тот, кого я сейчас держу в руках, но я его не вижу — не вижу!

Хэммонд, без сомнения, пораженный непритворным ужасом, написанным на моем лице, сделал один или два шага в мою сторону с беспокойным и озадаченным видом. Со стороны донеслось довольно четко различимое хихиканье. Этот сдавленный смешок взбесил меня.

Смеяться над человеком в моем положении! Это была наихудшая разновидность жестокости. Теперь я могу понять, почему вид человека, изо всех сил сражающегося, как может показаться, с пустым воздухом и зовущего на помощь в его борьбе с галлюцинацией, может показаться смешным и нелепым. Тогда мой гнев, направленный против этой смеющейся толпы, был столь велик, что, будь у меня силы, я бы прибил их всех на месте.