Дин Кунц - Мертвый и живой

– Это правда, – признал Рипли.

Рот сформировался на лбу Уэрнера. Губы двигались, появился язык, но сам рот не произнес ни звука.

– Полный контроль? – спросил Рипли.

– Полный.

– Абсолютно полный?

– Абсолютно.

– Ты знаешь, что у тебя на лбу появился рот?

– Да… это демонстрация моего контроля.

Голосом Патрика Дюшена рот во лбу запел «Аве Мария».

Уэрнер закрыл глаза, лицо напряглось. Рот перестал петь, язык облизал губы, а потом рот исчез, лоб вновь стал обычным.

– Я бы предпочел освободить тебя, имея на то твое разрешение, – продолжил Уэрнер. – Я хочу, чтобы мы все жили в гармонии внутри меня. Но, если придется, я освобожу тебя и без твоего разрешения. Я – революционер, призванный выполнить свою миссию.

– Ясно, – кивнул Рипли.

– Ты освободишься от сердечной боли.

– Это хорошо.

– Тебе больше не придется сидеть на кухне и руками рвать окорока и грудинку.

– Откуда ты знаешь об этом?

– Раньше я был начальником службы безопасности.

– Да, конечно.

– Что тебе действительно хочется – так это рвать живую плоть.

– Старых людей.

– Они имеют все, чего у нас нет.

– Я их ненавижу, – признал Рипли.

– Освободись во мне, – соблазнял голос Уэрнера. – Освободись во мне, и первая плоть, которую мы разорвем вместе, будет плотью самого старого из представителей Старой расы, живущих на Земле.

– Пасечника.

– Да. Виктора. И когда все сотрудники «Рук милосердия» будут жить во мне, мы разом покинем это место и будем убивать, убивать и убивать.

– Если ты так ставишь вопрос…

– Да?

– А что я могу потерять?

– Ничего, – ответил Уэрнер.

– Что ж, тогда…

– Ты хочешь освободиться во мне?

– Это будет больно?

– Я буду осторожен.

– Тогда… ладно.

Внезапно превратившись в паука, Уэрнер схватил голову Рипли хитиновыми лапами и разломал его череп, как скорлупу фисташки.

В следующем за Беннетами доме жили Антуан и Евангелина Арсеню. Дом окружала веранда, кованое ограждение которой сложностью орнамента практически не уступало отелю «Дом Лабланша» во Французском квартале. Не менее красивое ограждение веранды второго этажа частично скрывали каскады пурпурной буганвильи, которая росла во дворе и перебралась через крышу.

Миновав калитку между двумя участками, Джанет Гитро, обнаженная, и Баки Гитро, полностью одетый, увидели, что большинство окон в доме Арсеню темные. Свет виднелся только в задней части дома.

Они двинулись на разведку.

– На этот раз я скажу, что произошло что-то ужасное, – предупредил Баки, – а ты будешь стоять так, чтобы тебя не увидели.

– А что будет, если они меня увидят?

– Они могут испугаться, потому что ты голая.

– А с чего им пугаться? Я же сексуальная, так?

– Ты определенно сексуальная, но сексуальность и случилось-что-то-ужасное никак не вяжутся.

– Ты думаешь, у них возникнут какие-то подозрения?

– Именно так я и думаю.

– Я не вернусь за одеждой. Я ощущаю себя такой живой и точно знаю, что убивать голой – самое лучшее, что только может быть.

– Я не собираюсь с этим спорить.

Шаг за шагом, они шли сквозь дождь. Баки завидовал свободе Джанет. Она выглядела сильной, здоровой и настоящей . Излучала мощь, уверенность и звериную свирепость, которая заставляла его кровь ускорить бег.

А его одежда отяжелела от дождя, висела на нем, как мешок, придавливала к земле, а промокшие туфли натирали подъем стопы. И даже забывая полученное юридическое образование, он чувствовал, что остается пленником программы, заложенной в него в резервуаре сотворения, которая определяла, что он может делать, а чего – нет. Ему дали сверхчеловеческую силу, сверхчеловеческую прочность, однако приговорили к смиренной и покорной жизни, лишь пообещав, что придет день, когда такие, как он, будут править миром. Пока же ему поручили скучную работу: прикидываться, что он – Баки Гитро, политический деятель местного масштаба и не хватающий звезд с неба прокурор, с кругом друзей, таких же занудных, как обитатели больничной палаты, которым сделали химическую лоботомию.

В задней части дома светились два окна на первом этаже, за которыми находилась примыкающая к кухне семейная гостиная Арсеню.

Решительно расправив плечи и высоко вскинув голову, с блестящим от воды телом, Джанет поднялась на веранду, словно валькирия, только что спланировавшая на землю с бушующего неба.

– Держись ближе к ограждению, – прошептал Баки, проходя мимо нее к ближайшему из освещенных окон.