Андрей Сенников - Девять

Он здесь, чтобы лишить это место его поганой, отвратительной укромности. Пусть на время, только своим присутствием, смехотворным, как неспешное блуждание ночного сторожа с колотушкой по тёмным улицам, но фактическим, настоящим, или найти… пень с расщепом, поваленное дерево, остатки кирпичной стены…

От Ломжинки Горохову послышались голоса. Или голос? Он точно слышал что-то отличное от шелеста и потрескиваний. Звук не повторялся. Горохов пробежал с десяток метров в сторону речки и остановился, прислушиваясь. Сырость в воздухе отдавала болотом. Он стоял неподвижно около минуты, возбуждение постепенно покидало его, оставляя место усталому разочарованию и вдруг — снова возглас, или что-то похожее, но выше тоном. Слова неразборчивы, но тон точно выше. Похож на женский… Ребёнок?!

Горохов резво взял с места, устремляясь к реке и забирая левее, ниже по течению. Шелестела листва, трещали опавшие ветви, кровь стучала в виски. Сквозь этот шум ему послышался всплеск, словно в реку бросили камень, но это и впрямь могло ему послышаться, слишком много шума он производил сам. Ломил, как секач, воздух в лёгких свистел. «Это не то», — думал он на бегу, мысли скакали, как жабы. — «Это не могут быть… Дети, наверное. Несколько мальчишек развлекаются, швыряясь в воду камнями. Или парень с девушкой. Может, кто-то с собакой?» Горохов снова остановился, обшаривая взглядом пространство. Тени между деревьев не шевелились, что-то мелькнуло справа… Нет, показалось. Он сдерживал шумное дыхание, и воздух глухо клокотал в гортани. Снова всплеск! Не справа — ещё левее!

Держать направление тяжело. Корни норовили подставить ножку, ступни вязли в сыром ковре опавших листьев, на пути вдруг вырастали черные колонны. Небо темнело, словно тучи наливались злобой. Горохов запнулся о травянистую кочку и едва не упал, ухватившись за тонкий осиновый ствол. Казалось, он не выдержит веса и переломится у земли с треском, напоминающим пистолетный выстрел, но обошлось…

Уже не разбирая дороги, Горохов с хряском вломился в прибрежный тальник, продираясь сквозь гибкие путы на открытое место, к воде и… едва не свалился в реку. Вязкий глинистый грунт поплыл под ногами, комья у кромки подмытого бережка с плюханьем обрушились в воду. Тихие круги расходились по грязно-зеленой — чёрной, сейчас, в неверном свете, — поверхности неторопливой Ломжинки. На берегу никого.

Но как же?.. Он же слышал! Голоса, плеск…

«Ты ничего не слышал. Она играет с тобой…»

Противоположный берег круто вздымался вверх, голы ветви тальника нависали над водой, спуститься к воде там нельзя. Горохов зажмурился, чувствуя биение пульса в тоненькой венке на виске, помотал головой и открыл глаза. Ничего и никого, ни звука, словно три минуты назад он грезил.

Горохов осмотрелся. Он выбежал к самому краю «подковы» лога, нижнему по течению. Он уже был здесь, вот его следы на утоптанном пятачке берега, свободном от растительности у огромной глыбы песчаника, часть утопавшей в воде, а частью вросшей в берег. Как сюда попал этот камень — неясно, но видимо достаточно давно: метрах в двух от земли на камне краской написано сакраментальное «Катя + Саша = Л» и дата — 1967 г.

Катя и Саша не единственные, кто отметил свое пребывание здесь: камень усеивали царапины, сколы, выбоины, словно над ним трудилось первобытное племя, надписи самого разного содержания и даже парочка бледных «граффити» — «Рок'н ролл не умрёт никогда!» и «Вася, я тебя люблю! Р.S. Извини за триппер». Остатки кострища пятнали землю у подножия валуна, языки жирной копоти вытянулись вверх. Горохов утёр пот со лба. Всё, тупик. За валуном начинался склон лога. Деревья карабкались по нему, впиваясь корнями в суглинок. Сквозь ветви просматривались крыша дома, где жили Гороховы, и угадывалось сплетение телевизионных антенн на соседней.

Ноги подрагивали, ломило спину. Рот наполнился тоскливой горечью. Небо, казалось, опустилось ниже и задевало тучами высокие кроны. Он представил, как будет выбираться из зарослей к тропе, оступаясь, путаясь в ветвях, сучках и сгущающейся темноте… Нет, он слишком устал для этого. Лучше рывок. Всего один…

Горохов поднял глаза и полез по склону наверх, рядом с вросшим в него камнем. Подошвы скользили, он цеплялся за кусты, корни. Потом будет легче, можно будет опираться на сами деревья, подтягиваться. Горохов поравнялся с макушкой валуна, подумал: «А он широкий…»

Пожалуйста, ну, пожалуйста…

«Оно здесь. Она играет с тобой…»