Амброз Бирс - Диагноз смерти (сборник)

Мистер Порфер не стал уточнять, что эта самая веревка вполне могла захлестнуть и его собственную шею, если бы он задержался в Харди-Гарди на лишний час.

Когда компания неспешно брела вдоль речки в поисках более-менее удобной переправы, им на глаза попался изрядно обглоданный скелет какого-то животного. Внимательно осмотрев его, мистер Порфер заявил, что это был осел. Правда, уши – основной признак осла – кто-то отъел, но большая часть головы уцелела. Сохранилась также уздечка из конского волоса и повод, которым несчастную тварь привязали к колу. Тут же лежал и полный набор старательского инвентаря. Мужчины удостоили эти находки нескольких циничных замечаний, сентенции же дамы были скорее сентиментальными. Вскоре все они подошли к сухому дереву, и мистер Порфер так развеселился, что встал под полусгнившей веревкой и сунул голову в петлю. Неизвестно, много ли удовольствия он от этого получил, но супругу свою этим представлением едва не довел до сердечного приступа.

Тут кто-то из компании обнаружил раскопанную могилу и позвал остальных. На дне ее белела беспорядочная куча человеческих костей и чернели остатки порушенного гроба. Койоты и стервятники по-своему позаботились обо всем остальном. Среди костей видны были два черепа. Один из джентльменов помоложе, желая, наверное, прояснить суть находки, отважно спрыгнул в могилу и передал черепа другому прежде, чем миссис Порфер успела воспрепятствовать такому святотатству. Впрочем, она тут же выразила свое осуждение, хоть и в самых изысканных выражениях, но с неподдельным чувством. Следующим обретением молодого человека, копошившегося на дне могилы, была ржавая табличка с грубо вырезанными буквами. Мистер Порфер не без труда разобрал надпись и прочел вслух, мобилизовав все свои ораторские способности и надеясь, надо думать, вызвать драматический эффект:

МАНУЭЛИТА МЭРФИ

Родилась в миссии Сан-Педро – Померла в Харди-Гарди, 47 лет от роду.

Такими, как она, преисподняя полнится.

Из уважения к нервам миссис Порфер и благочестию читателей обоих полов мы не станем описывать, какое тяжелое впечатление произвела на всех эта декламация. Скажем только, что никогда еще речи мистера Порфера не бывали встречены таким подавленным молчанием. А может быть, такое действие следует приписать самой надписи.

Следующей находкой молодого нечестивца была перепачканная глиной длинная прядь черных волос, но в ней не было ничего странного, и особого внимания она не снискала. Вдруг молодой джентльмен возбужденно вскрикнул, быстро нагнулся и вскоре передал мистеру Порферу небольшой сероватый камень. Под прямыми солнечными лучами он вспыхнул желтыми отблесками, словно его окутало облачко искр. Мистер Порфер схватил камень, поднес к глазам и тут же отбросил, сказав:

– Железный пирит… его еще зовут дурьим золотишком.

Молодой человек, стоящий в могиле, смущенно потупился.

Тем временем миссис Порфер, которой уже невмоготу стало смотреть на малоприятное занятие мужчин, вернулась к сухому дереву и присела на его оголившийся корень. Поправляя золотистый локон, выбившийся из-под шляпки, она вдруг заметила рядом тряпку, похожую на старый сюртук. Сюртуком она и оказалась, точнее сказать, его останками. Миссис Порфер оглянулась, дабы увериться, что никто не увидит ее за занятием, недостойным леди, она погрузила унизанные перстнями пальчики в грудной карман сюртука и выудила тронутый плесенью бумажник. Вот что в нем было:

Связка писем со штемпелем «Элизабеттаун, Нью-Джерси».

Белокурый локон, перевязанный лентой.

Фотография красивой девушки.

Ее же фотография, но уже со шрамом. На обороте надпись: «Джефферсону Доумену».

Через несколько минут встревоженные мужчины окружили миссис Порфер. Она сидела под сухим деревом без движения, стиснув в руке измятую фотографию. Мистер Порфер приподнял ей голову – лицо женщины было мертвенно-бледным, на нем розовел лишь длинный розовый шрам, хорошо всем знакомый, поскольку его не могла скрыть никакая косметика.

Госпожу Мэри Мэтьюз Портер постигла кончина.

– Я не столь суеверен, как кое-кто из вашего, врачебного, сословия… из людей науки, как вы предпочитаете именоваться, – сказал Хоувер, предупреждая выпад собеседника. – Ведь некоторые из вас, – хотя таких, надо признать, немного, – до сих пор верят в бессмертие души и даже в определенного рода видения, которые вы стесняетесь назвать просто призраками. А я всего лишь заявляю, что порой можно видеть живых людей там, где их нет в данный момент, но где они были раньше… Там, где долго жили, причем жили весьма деятельно, отчего на всем, что их окружало, остался, с позволения сказать, своеобразный отпечаток личности. Я знаю наверняка, что личность человека может так впечататься в обстановку, что даже через многие годы образ его может предстать перед глазами другого. Естественно, для этого нужна индивидуальность, способная запечатлеться таким вот образом, и глаза, способные видеть… мои, например.