Анастасия Бароссо - Поцелуй зверя

— А ты?! — громким шепотом воскликнул ошарашенный Витек. — Если останешься здесь — ты тоже спасаешься!

— От чего? — Марк грустно усмехнулся в рассветном полумраке. — От себя не спасешься…

Еще не начиналась утренняя служба. Ветер и хмарь на улице создавали ощущение бесконечной вселенской катастрофы, а здесь, в гулком тепле храма старинные оклады уютно мерцали тусклой потемневшей позолотой.

Марк поднялся с колен. На джинсах остались два аккуратных серых пятна — подумав, он не стал их отряхивать. Виниловая куртка непривычно скрипела при каждом движении — вот и пригодилась одежда, в которой он пришел сюда весной.

Покидая скит, он, по монастырской традиции, возложил скуфью и подрясник к иконе Божьей Матери Черниговской.

Уже выходя из храма, столкнулся на пороге с послушником Виктором. Доверчивые глаза смотрели тихо, отстраненно.

— Так ты не хочешь спастись?

— Нет, — ответил Марк. — Я хочу всех спасти…

Она включила свет в прихожей и сейчас же пожалела об этом.

В маленькой уютной квартире, на фоне обоев в кирпичик и коврика «в лапку» эта измызганная фигура, привалившаяся к ее двери, выглядела даже не дико, а… кошмарно.

— Де… вушка…

Фигура отлипла от двери и, чересчур сильно оттолкнувшись, по инерции опасно качнулась вперед.

— Девушк… Дай десять рублей. Пожал… ста.

Ответ был отработан годами — у разменников метро, у автобусных остановок и табачных ларьков и вылетел прежде, чем она успела оценить ситуацию.

Прежде, чем осознала, что сейчас она не в метро и даже не у табачного ларька.

— Заработай…

Он криво ухмыльнулся, кинув на нее пьяный взгляд из-под грязной челки. На мех капюшона капала кровь то ли из разбитой губы, то ли из носа — не понятно. И лучше было не разбираться.

— Да ладно тебе… — просипел бомж. — Жалко, что ли?

Вот, урод, действительно… Юлия прислонила елку к пустой вешалке. Рядом, на тумбочку для ключей, поставила торт, сумки свалила на пол. Только теперь она заметила, что руки онемели и слегка дрожат от напряжения.

Не обращая особенного внимания на его бубнеж, она быстро прошла в кухню, прижалась лбом к холодному стеклу. Внизу, у подъезда, в мертвенным свете одинокого фонаря кружились снежинки и толпились, матюгаясь и плюя себе под ноги, разозленные подростки.

— Господи, шли бы уже… идиоты, Новый год встречать…

Ее дернуло и развернуло от окна так неожиданно и резко, что голова закружилась, как в детстве на каруселях… Он стоял рядом с ней. В темной кухне, на фоне освещенной прихожей его фигура казалась очень высокой и черной, а капюшон с заскорузлым мехом походил на гриву какого-то жуткого животного. От него воняло. В лицо ударил тошнотворный запах — так, наверное, пахнет из пасти дикого зверя, нажравшегося мяса. Или, скорее — падали. Но это было не самое страшное. Самое страшное было то, что он цепко держал ее грязными пальцами за ворот пуховика.

— Ну что, рыжая, дашь денег?

Только теперь дошло, что же она натворила… какой ужас. Ну, что за дура?! Почему-то казалось, что от него нельзя ждать опасности. Она просто сделала то, что в тот момент было единственно возможным. Хотя — почему единственным? Могла бы, например, просто пройти мимо, не заметить, не обратить внимания, а могла бы, раз такая добрая, придя домой, набрать «ноль два»… А теперь что, когда он дышит ей в лицо жутким смрадом, сипит и требует десять рублей. Какие десять?! Хорошо, конечно, что он такой тупой. Но ведь скоро — еще как скоро — и до него дойдет, что он может сейчас взять все, что захочет, включая скудные «фамильные» мамины драгоценности, лежащие в комоде… О, боже.

— Так дашь или нет?

Он тряхнул ее легонько, но этого хватило, чтобы зубы клацнули и голова мотнулась взад-вперед, как у тряпичной куклы.

— Сказала — иди заработай…

Юлия неожиданно сильно рванулась, одновременно толкнув его в грудь. Он зашатался, и это позволило ей выскользнуть из его рук, но мерзкие лапы тут же схватили ее сзади — только уже не легонько.

— Ты что такая жадная, а?!

От возмущения, обиды, несправедливости и всего того, что на нее навалилось в последнее время, на секунду даже пропал страх.

— Да я тебе жизнь спасла, козел!

— А тебя кто просил?! А?!! Кто просил тебя, дура?!! На фига она мне без денег и без водки??!!

Он говорил удивительно складно для своего вида. Трудно было ожидать связной речи от этого существа, всегда представлявшегося Юлии чем-то вроде Шарикова в первой стадии после операции. Но со словарным запасом у него все оказалось не так плохо. И голос, простуженный или сорванный, все хрипел и хрипел, словно приглушенный звериный рык. Юлия застыла, пока он, стоя сзади и сдавив ее обеими руками за плечи, говорил в самое ухо, заставляя морщиться от вони и смысла слов, входящих в мозг, в душу и в сердце отравленным пойлом.