Килан Берк - Клан

Когда тот встал рядом, Айзек показал пальцем в направлении поляны. Затем повернулся к ней боком: Папа знал – это для того, чтобы представлять собой не слишком удобную мишень: этому он сам учил всех своих детей. Несмотря на то что он не видел и не слышал того, что встревожило мальчика, он последовал его примеру и потянулся под пальто за пистолетом доктора Веллмана.

– Все хорошо, – сказал он. – Мы их победим.

Раздался свист, и Папа машинально отступил, пригнувшись, чувствуя, что на ноге при этом будто сомкнулся медвежий капкан. Скорчившись, он оглядел деревья. В лунном свете ничего не было видно, но странный свист продолжался.

Айзек двинулся в сторону поляны – под ногами затрещали ветки, спешка вынудила его выдать местоположение.

Для того, кто за ними наблюдал, этого оказалось достаточно.

В темноте к ним метнулась веревка, на конце которой болталась петля, плывущая по воздуху, как пузырь.

– Айзек! – закричал Папа, и мальчик поднял голову, а затем руки, расставив их, чтобы петля, опустившись, стянула запястья мальчика, а не горло.

Папа поднялся и поковылял к Айзеку.

– Нет!

Мальчика смело с ног с такой силой и скоростью, что голова откинулась и ноги распластались по земле, когда его невероятно быстро потащило к деревьям.

Выругавшись, Папа на миг растерялся. Последовать за мальчиком и попытаться его спасти – или искать укрытие? Это ловушка, знал он. Койоты только и ждут, когда он пойдет за Айзеком. Они заманивают его в засаду, где превзойдут числом и убьют.

Из-за деревьев – сдавленный стон.

– Айзек, – прошептал он.

Прятаться.

Он услышал глухой стук, который, по мере того как он слушал, стал влажным, словно кто-то колотил резиновой перчаткой по бревну. Папа начал медленно пятиться, остановившись вместе со звуком. Он извлек пистолет и приготовился, прислушиваясь к малейшему движению в деревьях.

Наступившая тишина сказала ему, что Айзека больше нет. Теперь он один, не считая Кралла и Люка, которых никто не видел с тех пор, как появились койоты. Кто знает, может, и они потеряны.

Нужно уходить. Скверна подступала со всех сторон. Теперь он чувствовал их, даже думал, что видел мелькающие силуэты за деревьями. И он их чуял – терпкая вонь отравленной плоти. Запах становился все сильнее, и он уже повернулся кругом, всюду замечая их горящие янтарные глаза, с насмешкой наблюдающие из самых густых теней.

Надо уходить – но уходить было некуда.

– Папа, – раздался голос, и, вздрогнув, он развернулся, прицелившись в деревья. От нескольких сосен отделилась тень. – Это я.

– Люк?

– Да.

Папа не опустил оружия.

– Где твой брат?

– Они мертвы, Папа. Все. Их достали койоты. Айзека тоже. Я прятался на другом конце луга, ждал вас. Видал, как его поймали. Но я нашел эту сволочь. Он связанный, дожидается тебя.

Папа не шевелился. Ему хотелось верить словам Люка, но история их отношений говорила, что ему следовало бояться вовсе не койота, а собственного сына, который должен был переродиться, но воспротивился этому, как всю жизнь противился приказам Папы.

– Ты мне врешь, парень? – спросил он, взвел курок и прицелился в Люка.

– Зачем мне врать?

– Ты переменился. Переменился после того, как вышел из утробы Мамы, вот тока не так, как мы хотели – как она хотела.

– Еще как переменился, – ответил Люк и отступил в деревья. – Я увидал свет.

– Ну, – сказал Папа, облизывая губы, – это же хорошо, да?

– Еще как. Обидно, не увидал его раньше.

– Это все они, Люк. Это все их рук дело, и теперь остались только мы, чтобы противостоять.

– Скверне, – сказал Люк. – Яду.

– Именно так.

– Но вот какая штука, – сказал Люк. – Свет, который видал я, сказал мне другое.

– Да? – Выходи, маленький говнюк , думал Папа. Будь мужчиной, как я тебя учил .

– Ага. Ангелы молвят, что ты – отрава и всегда ей был. Молвят, что ты прикрывался Богом, чтобы мучить людей, даже своих родных.

Папа ощерился:

– Значит, ты слыхал не ангелов, парень.

На лес опустилась тишина. Папа прислушался, сузив глаза и пытаясь различить силуэт Люка в темноте, но больше он его не видел. Конечно, Папа сам учил мальчиков, как использовать ночь. И хорошо учил. Слишком.

– Так выходи, поговорим лицом к лицу? Незачем рыскать в темноте. Я тебе отец. Если у тебя ко мне вопросы, давай потолкуем как следует. Я ничего тебе не сделаю.

Ничего.

– Люк, знаю, ты сомлеваешься, знаю, ты сам не свой. Но пойми, у тебя остался тока я, а у меня – тока ты. Пора нам замириться, сынок.