Адам Нэвилл: Номер 16

— Ничего себе, — произнес Сет, полный ужаса и недоверия.

Однако Арчи только моргнул в ответ.

У стены напротив окон стояла двуспальная кровать, матрас на которой отличался полосками в духе Освенцима и пятнами, словно оставшимися после группового изнасилования. Из мебели в комнате имелось два кое-как собранных гардероба и маленький комод у постели. До сих пор хранивший следы от чашки и испачканный косметикой, он создавал в комнате несколько успокаивающую иллюзию женского присутствия.

Рядом с прикроватной тумбочкой торчала одинокая батарея, выкрашенная желтой краской и испещренная темными каплями. Засохшая кровь. Сет так и не смог оттереть ее и как-то спросил у Арчи, кто жил в номере до него. В ответ Арчи поднял брови и произнес:

— Девушка. Симпатичная девчушка. Никак не могла поладить со своим парнем. Каждую ночь они цапались. А до нее жил по-настоящему странный тип. Тихий, вроде тебя. Но когда явилась полиция, его застукали вместе с падчерицей. И с ее подружкой.

В комнате пахло старым ковром, который долгие годы продержали в гараже. Но здесь, по крайней мере, было сухо.

Сет даже не пытался привести жилье в порядок, он просто перевез свои вещи и смел с ковра какие-то осколки. Комната пребывала в таком плачевном состоянии, что любые попытки что-либо исправить казались тщетными. И теперь из-за стопок старых журналов и воскресных газет помещение казалось захламленным и в то же время необитаемым. Безрассудство привело его сюда, отчаяние вынудило остаться.

Сет помнил, как, заночевав здесь в первый раз, исходился жалостью к себе, ощущением полной заброшенности и страхом, что все эти чувства задушат его, если он позволит им разрастись. Однако он не мог надеяться на другое жилье, приехав в Лондон с двумя десятками никому не нужных картин, подписанных его именем. И Сет убедил себя, что из этой комнаты с двумя выходящими на южную сторону окнами получится отличная студия. Как у старых мастеров.

Сет затворил за собой дверь и запер ее. Другие постояльцы часто напивались, падали в темном коридоре, и Сет ощущал себя в безопасности, только когда дверь была закрыта на ключ. Он бросил рюкзак на кровать и включил чайник, затем выключил. Открыл холодильник, вспомнив, что еще осталась банка пива из упаковки, купленной позавчера.

Опустившись на край постели, Сет окинул взглядом груду картонных коробок в углу. Все его художественные принадлежности пылились в них. Картины, упакованные в пластиковые пакеты, стояли в гардеробе. За последние полгода он не сделал ни единого наброска и сам не знал, то ли с живописью наконец-то покончено навсегда, то ли однажды он все-таки к ней вернется.

Сет пил из банки, не утрудив себя поисками стакана. Он собирался съесть сэндвич, однако так устал, что, сев, уже не хотел подниматься. Как был, в уличной одежде, он прилег на застеленную покрывалом кровать, потягивая холодное пиво. Пора выбираться отсюда. Он начнет прямо завтра. Решится на следующий шаг.

Сет поглядел на часы: четыре. В половину шестого идти на работу. Решив, что полегчает, если он немного поспит, Сет поставил банку на пол, повернулся на бок и закрыл воспаленные глаза. Ему приснилось, будто он заточен в некоем месте, которое не снилось ему лет с одиннадцати.

Вход в комнату преграждала железная решетка, выкрашенная густой черной краской. Вместо окон — две арки по обе стороны от нее, также забранные вертикальными прутьями. Другого входа не было.

Задняя стена, две боковые и потолок, венчавший прямоугольное помещение, были сложены из гладкого белого камня. Полированные мраморные плиты леденили босые ноги Сета. Оказываясь здесь, он постоянно переступал на месте — ему казалось, что подошвы посинели от холода и больше никогда не согреются.

В комнате площадью в какие-нибудь пятнадцать квадратных футов не было ни украшений, ни мебели. От стужи у Сета ломило спину, однако пол был слишком студеным, чтобы садиться на него голым задом.

С потолка свешивался плафон на медной цепи. Лампочка помещалась внутри стеклянного куба, похожего на древние фонари, какие крепились на наружные стенки карет. От нее день и ночь лился яркий желтый свет. Сет никак не мог удержаться от соблазна согреть в его лучах пальцы, но каждый раз, когда он протягивал руки и касался стекла, оно оказывалось холодным.

Сквозь железные прутья Сет видел лиственный лес: мокрый, густой, буйно разросшийся. Кроны деревьев были темно-зелеными, небо, нависавшее над высокими макушками, — низким и серым. Три широкие ступени вели из его тюрьмы вниз, в высокую траву, огибавшую по широкой дуге строение и раскинувшуюся до самого леса. Через решетку задувал ледяной ветер.